Мутанты и помидоры. Казахстан придумал, что будет делать с землями Семипалатинского полигона
Международная группа радиационного контроля на СИП. Фото Raymond Cunningham с сайта Flickr
В советское время на территории Казахстана активно испытывали ядерное оружие. Спустя десятки лет местные власти готовятся открыть крупнейшую экспериментальную площадку — Семипалатинский полигон (СИП) — для ведения хозяйства. С их слов, уровень радиации на большей части полигона безопасен для человека, однако есть в республике люди, которые уверены, что это не так.
«Если хочется помидорчик, можно сорвать и съесть»
Специалисты начали оценивать радиационную обстановку на бывшем испытательном полигоне с 1994 года. Сперва — из-за отсутствия обученного персонала, оборудования и финансирования — исследования были эпизодическими. Спустя 10 лет их систематизировали, а в 2007-м уже в открытую заговорили о том, чтобы вернуть более 90% земель полигона сельскому хозяйству, промышленности и другим отраслям.
Эту идею активно продвигало в массы руководство Национального ядерного центра, который был создан на базе закрытого полигона. Бывший гендиректор центра Кайрат Кадыржанов говорил, что СИП вполне пригоден для сельхозкультур и выпаса скота. Его подчиненные в это время в качестве эксперимента выращивали на полигоне овощи. «Как это ни парадоксально, но даже на этой загрязненной территории плоды некоторых культур практически не содержат радионуклидов. Например, я сейчас приезжаю в фермерское хозяйство. Это не очень хорошо, конечно, но иногда, если хочется помидорчик, можно сорвать и съесть», — рассказывал журналистам директор института радиационной безопасности НЯЦ РК Сергей Лукашенко.
При этом Птицкая не говорила о полном закрытии полигона, на чем настаивали представители экологических организаций. В «Вестнике НЯЦ РК» в 2001 году, она предлагала лишь наделить эти земли особым статусом и расширить на них мониторинг.
Нынешний глава Национального ядерного центра Эрлан Батырбеков, как и его предшественник, уверен, что Птицкая сгущает краски, и что земли полигона в большинстве своем безопасны. Для тех участков, где необходима рекультивация, в центре подготовили специальную программу. В ходе нее специалисты должны изъять и захоронить свыше 50 тысяч кубических метров радиоактивных отходов, огородить места ядерных испытаний, вспахать радиоактивно загрязненные земли и засеять их степными растениями. К каждому объекту обещают индивидуальный подход. «Например, всем известное «Атомное озеро», объект очень большой (воронка в диаметре 300 м). Изъять весь радиоактивный грунт здесь просто экономически нецелесообразно, — рассказывает гендиректор ядерного центра. — В разработанной программе на «Атомном озере» планируется создание физического барьера, то есть это будут рвы и ограждения, которые предотвратят к нему доступ людей и домашних животных».
Работы уже начались, специалисты центра вывезли и захоронили около 100 кубометров радиоактивных отходов с наиболее загрязненных участков на площадках «Опытное поле» и «Дегелен», вспахали прилегающие территории площадью 5,05 км2, отсыпали чистым грунтом припортальные участки 40 штолен. Параллельно продолжается обследование полигона, завершить которое планируется к 2021 году, прямо к 30-летию независимости Казахстана. Тогда же, по всей видимости, объявят, какие участки введут в оборот сразу, какие нет, и во сколько это обойдется. Ранее сообщалось, что на рекультивацию бывшего Семипалатинского полигона нужен триллион тенге (около $3 млрд).
Богатая земля
Может создаться впечатление, что вопрос с возвращением земель СИП в оборот уже решен. В целом, так оно и есть — в 2013 году, встречаясь с жителями Восточно-Казахстанской области, президент Нурсултан Назарбаев объяснил, зачем это нужно. «Есть там [на полигоне] подземные богатства, сама земля богатая, ее включим в оборот экономики, будем иметь большие плюсы», — цитировало главу государства Tengrinews.
Центр Семипалатинского полигона – город Курчатов. Фото Alexander Liskin с сайта Wikipedia.org
Еще в 30-х годах прошлого века территория СИП рассматривалась как перспективная для поисков полезных ископаемых. Здесь были обнаружены вольфрам, бериллий, железо, флюорит. С началом испытаний ядерного оружия геологоразведочные исследования прекратились. После закрытия полигона его огромная территория вновь стала представлять интерес с точки зрения изучения и использования недр. По современным геологоразведочным данным, на полигоне можно добывать медь, молибден, золото, вольфрам и каменный уголь. «В будущем ранее мало изученная территория СИП при соответствующем инвестировании может стать важнейшим стратегическим объектом по добыче минеральных ресурсов Казахстана», — сообщает сайт Института радиационной безопасности и экологии.
Вообще-то, казахстанские бизнесмены добывают полезные ископаемые на Семипалатинском полигоне уже не один десяток лет. Недалеко от площадки Балапан есть месторождение угля. Еще в 90-х годах к нему подвели ветку железной дороги и перестроили площадку Б-2 в горняцкий поселок Каражыра. Добычей угля на Каражыре с 1991-го по 2003 год занимались несколько предприятий, в том числе небезызвестная фирма «Семей-Комiр», при этом ни одна из них не имела лицензии на разработку и добычу полезных ископаемых, соответственно, никакого радиационного контроля на месторождении не осуществлялось. Уголь поставляли на нужды Восточно-Казахстанской области, а также в Киргизию и Россию. В 2003 году ТОО «Каражыра ЛТД» выкупило права на угледобычу, получило лицензию и заключило договор с Национальным ядерным центром о радиационном контроле. Все эти факты, писал «Репортер», стали известны в суде, где представители ТОО пытались взыскать крупную компенсацию с журналистов, поставивших под сомнение качество угля с ядерного полигона.
Также сейчас на территории СИП разрабатывают месторождение золота «Найманжал», а рядом добывают поваренную соль на озере «Жаксытуз». Еще там вопреки запретам пасут скот, заготавливают сено, обустраивают зимовки и собирают металлолом в подземных шахтах. На самом полигоне и рядом с ним живут тысячи людей.
Бурение на Семипалатинском полигоне. Фото Jurgen Hobig с сайта Wikipedia.org
Мы — мутанты
Сколько именно человек пострадали от облучения после ядерных испытаний на территории Казахстана, неизвестно. «Огонек» в 2016 году, ссылаясь на Сергея Лукашенко (директора Института радиационной безопасности и экологии, который ел зараженные помидоры), писал, что напрямую действие полигона коснулось примерно 10 тысяч местных жителей. В селе Кайнар, которое расположено рядом с СИП, за время испытаний от онкологических заболеваний умерли 396 человек. Через год после начала атомных взрывов детская смертность здесь выросла в 5 раз. Все жители региона, рожденные до 1991 года — это 1 млн 300 тысяч человек,— получили полигонное удостоверение, разовую выплату, прибавку к зарплате и дополнительно 10 дней отпуска. Сейчас Восточный Казахстан является одним из лидеров по онкологическим заболеваниям в стране. Правда, некоторые исследователи связывают это не с полигоном, а с масштабной добычей урана в этих местах.
Чтобы понять примерные масштабы радиационного эксперимента над местными жителями, нужно иметь в виду, что при первом атомном взрыве на полигоне в 1949 году (его, кстати, произвели в сырую, ветреную погоду) не было предпринято вообще никаких мер по защите населения. Как следует из книги «Семипалатинский полигон», изданной группой специалистов Минздрава РФ, Минобороны и еще нескольких российских ведомств в 1997 году, само решение провести радиационную разведку за пределами полигона после взрыва появилось случайно — недалеко от границы Опытного поля обнаружили оболочку аэростата, сорванную ветром, на ней были видны вкрапления в виде дробинок оплавленных частиц довольно крупных размеров. На месте выяснилось, что след от них ведет далеко за пределы поля и, возможно, полигона. Для руководства эта новость стала неожиданностью. «В книге американского профессора Г.Д. Смита о первом ядерном испытании в США в 1945 году, на данные которой ориентировались отечественные ученые, ничего не сообщалось о следе радиоактивного загрязнения по направлению среднего ветра», — писали авторы.
Воронка от взрыва на Семипалатинском полигоне. Фото CTBTO с сайта Wikipedia.org
В дальнейшем взрывы проводили, учитывая погодные условия. Временно эвакуировать местное население, которое могло оказаться в зоне радиоактивного загрязнения, начали с 1953 года, а после 1956 — приступили к выборочному медицинскому обследованию жителей. В одной из экспедиций по зараженным районам участвовала тогдашняя министр здравоохранения СССР Мария Ковригина. В служебной записке от 1957 года, адресованной главе Минздрава Казахстанской ССР, она обращала внимание на общий низкий уровень жизни и крайне неблагополучное санитарно-гигиеническое состояние населенных пунктов Саржал, Кара-Аул, Знаменка и других, находившихся рядом с полигоном. В дальнейших исследованиях этот фактор будет назван основной помехой при выявлении болезней, вызванных облучением. «Врачами отмечена большая завшивленность населения (…) В жилых постройках часто наблюдается один вход для людей и скота, люди и скот часто пьют воду из одной и той же посуды. В перечисленных населенных пунктах отмечено массовое заболевание бруцеллезом (до 45-50% населения), много больных туберкулезом легких, туберкулезом лимфатических желез, гельминтозом. Выявлены случаи цинги. Санитарно-просветительская работа проводится крайне неудовлетворительно», — говорилось в письме. К 1989 году, когда испытания на полигоне завершились, ситуация не сильно улучшилась, отмечали авторы книги.
В 2016 году американский исследователь Магдалена Стаковски (Magdalena E.Stawkowski) опубликовала этнографический материал «Я — радиоактивный мутант», посвященный людям, живущим рядом с опытными площадками полигона (в статье было упомянуто село Куан (Koyan), однако это название — вымышленное, в казахстанских СМИ говорилось, что Стаковски изучала жизнь поселка Мыржик в Карагандинской области). Большинство местных жителей, говорилось в статье, считали себя мутантами, в том смысле, что они биологически отличались от других представителей популяции и от собственных предков. Эти люди полагали, что их тела адаптировались к радиации. Определяя себя таким образом, они оспаривали гегемонию понятия «жертвы ядерного взрыва», то есть, таковыми себя не считали, напротив, видели себя и своих детей доказательством локальной формы адаптации.
«Они часто говорили: «Мы привыкли к радиации», — писала Стаковски. Жители поселка утверждали, что, выезжая за его пределы, чувствовали себя хуже, а те, кто переезжал на ПМЖ в другие места, умирали в течение нескольких лет. От переоблучения они спасались водкой и термически обработанными продуктами. «У всех, с кем я встречалась в Куане, хотя бы один член семьи умер от рака. Многие из них в разные моменты своей жизни страдали от облысения, частых носовых кровотечений, необъяснимых ожогов и катаракты, — писала Стаковски. — Тем не менее, в селе не было мутантов, по крайней мере, тех, которых показывали в средствах массовой информации. Был один человек с ментальной инвалидностью, мужчина со сросшимися пальцами ног, женщина, у которой один палец на руке был несколько короче остальных, и еще несколько людей с витилиго. Но серьезных или угрожающих жизни уродств ни у кого из них не было».
Крестьянское хозяйство на территории полигона. Фото с сайта Voxpopuli.kz
В стремлении селян считать, что они адаптировались к радиации, исследователь, среди прочего, видела способ смириться с реальностью. Он оказался действенным для людей, оставленных один на один со своими проблемами и вынужденных жить в загрязненной среде.
Слабо верится, что судьбы и болезни этих людей по прошествии стольких лет хоть сколько-нибудь заинтересовали местные власти, однако открытие СИП поможет местным жителям хотя бы заработать на жизнь. Между тем на днях стало известно, что Казахстан задумался об освоении еще одного бывшего полигона — острова Возрождения в Аральском море (ныне – полуостров), где в советское время испытывали биологическое оружие. «Изучив результаты исследований прошлых лет, мы пришли к выводу, что эти земли могут быть переданы в хозяйственный оборот. В первую очередь, для добычи полезных ископаемых, но при сопровождении санитарно-эпидемиологической службы», — заявил глава комитета общественного здоровья при Минздраве Жандарбек Бекшин.
Анна Козырева
