"Я другой такой страны не знаю..."

Иностранных журналистов в Туркменистане приравнивают к террористам, и получить сюда визу нашему брату практически невозможно. А если какого-то репортера в Туркменистан запустят, то передвигаться ему по стране дозволяется только в сопровождении конвоя из КНБ (Комитет национальной безопасности) и только по узковыделенному коридору. Клянусь, это правда! Пропускают в Туркменистан, разумеется, самых честных и непорочных. Недавно туркменское телевидение сотворило многосерийный фильм о журналистке американочке, которая, экстазируя от восторга перед каждой цветочной клумбой, с криками "Вау!" клянется на камеру, что более прекрасной, богатой и свободной страны она не знает! Правда, враждебные языки в Интернете утверждают, что ныне журналистам за положительный образ Туркменистана ниязовские идеологи якобы платят! И посему "Мэри верит в чудеса..."

Вашему автору, честно скажем, денег не предлагали. Почти три года я напрасно стремился попасть в Туркменистан, но получал вежливые отказы и завидовал редким коллегам из других газет, воспевавшим эту страну моей мечты да ее президента. И в отчаянии я решил въехать в Туркменистан на "кривой козе" да окольными тропами.

"Опасаясь контрразведки, убежав от жизни светской..."

Знакомый художник-авантюрист нарисовал фальшивое удостоверение, по которому я значусь старшим менеджером несуществующей вятской торгово-закупочной фирмы "Три кота" в никому не известном городе Кирово-Чепецке. По легенде в Туркменистане меня интересует исключительно местный товар, который можно бы выгодно протолкнуть на Вятке.

Едва я сел в самолет, как тут же столкнулся с великим и мудрым отцом-повелителем всех туркмен - Сапармуратом Ниязовым Туркменбаши, висевшим портретом в салоне лайнера. Стюардесса предложила несколько газет "Нейтральный Туркменистан", заполненных портретами все того же лица. В каждом номере, где у нас раньше значилось "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", здесь отпечатан такой стишок-клятва: "Туркменистан, отчизна любимая, край родной мой, и в мыслях, и сердцем я всегда с тобой. За малейшее зло, причиненное тебе, да отнимется рука моя. За малейший навет на тебя да обессилеет язык мой. В час измены Родине, Сапармурату Туркменбаши, священному стягу твоему да прервется дыхание мое".

И тут стало ясно, насколько то все серьезно. А я со своим ЗАО "Три кота"... О, святой Николай Чудотворец, на Тебя вся надежда!

"Кто его посадит, он же памятник!"

Город Ашхабад (теперь Ашгабат), надо признать, прекрасен, зелен и чист. Всюду копошатся дворники, озеленители, всюду чинно разгуливает полиция. От огромных портретов Туркменбаши пестрит и рябит в глазах. Портреты практически на каждом доме! Во всем городе вы не найдете места, где бы за вами не наблюдал портрет. Бюстов и памятников поменьше, но большинство из них покрыты чистейшим золотом. Памятники стоят даже во дворах отдельных зажиточных граждан, как оберег, но это слабо спасает богатеев от кары всевидящего Туркменбаши. Человеку с деньгами здесь очень туго. Кто засветился и не смог доказать их честного генезиса, тот попал в подвалы Комитета. Как приманка для воров в Ашхабаде построено несколько дорогих элитных домов, но редкий кретин рискнет покупать в них квартиры, поскольку от дома элитного до дома казенного один шаг.

Национальная валюта в Туркменистане - манат, с которым полная неразбериха. В банке за 1 доллар дают 5300 манат, но это для лохов. А в подворотне для пацанов за тот же доллар предлагают уже 21 500 манат. В банке доллар можно продать, но нельзя купить. В подворотне и то, и другое. Я поменял у пацанов 200 долларов и получил килограмма три местных бумажных денег с портретом Туркменбаши. Если б я взялся их посчитать, потратил бы сутки. Средняя зарплата рабочего в Ашхабаде 500 000 - 800 000 манат, у летчика - около миллиона. То бишь по банковскому курсу и для пыли в глаза иностранным журналистам - зарплата якобы от 100 до 200 долларов. А на взгляд бесконвойного репортера это 30 - 50 долларов по рыночному курсу. По этой причине, чтобы съездить в ту же Россию, никакой зарплаты не хватит. К тому же безработица по стране жуткая.

Еще в недавние времена всяк приобретший авиабилет до Москвы был волен купить в банке 500 долларов по низкой цене. Это оказалось столь выгодно, что билеты мигом скупали лишь для показа в банке, а самолеты уходили пустыми. Тогда доллары стали продавать только сидящим в запертом салоне самолета. Люди пошли и на этот эксперимент. Брали билет до Москвы, получали доллары и дружно сбегали при первой посадке самолета в городе Туркменбаши. Тогда доллары стали менять только улетающим по телеграмме на похороны. И тут в одночасье чуть ли не у всех туркменистанцев скончались в России миллионы родственников. Люди, размазывая по лицам слезы, размахивали в банках страшными телеграммами. Ныне и эту лазейку закрыли.

Туркменские магазины даже в Ашхабаде продуктами и товаром особо не изобилуют, а цены в них такие. Булка хлеба стоит от 1000 до 4500 манат, мясо - 30 - 40 тысяч, колбаса - до 70 тыс., масло - 40 - 45 тыс. Сыр - 150 - 200 тыс. Спички - 300 за коробок. Одежонка неброская (китайская да турецкая) примерно по ценам российских толкучек. Зато - что особо и справедливо подчеркивают - бензин, электричество, газ, квартплата в Туркменистане за копейки. По этой причине в домах, особенно в провинции (сам видел), денно и нощно горят на кухнях газовые конфорки. Люди экономят на спичках.

Обходи быка спереди

В первый день, повиляв по городу и уже убедившись в отсутствии "хвостов", я расслабился и едва не попался в лапы комитетчиков буквально на ровном месте. В самом центре Ашхабада, среди множества памятников Туркменбаши, мне особо понравился монумент, посвященный чудесному спасению младенца - будущего Туркменбаши - во время землетрясения 1948 года. На постаменте огромный бык бодает земной шар. На шаре сидит мама Туркменбаши (погибшая, к сожалению, как и десятки тысяч людей в день стихии), держит над головой золотого мальчика. Поснимав монумент с разных сторон, я зашел сзади быка и узрел средь мясистых ног животного огромные бычьи яйца. Едва открыл фотоаппарат, как тут же вырос незримый дворник с метлой: - Вы что, репортер? Я слегка опешил. - А где ваш сопровождающий? Ваши документы?

- Я коммерсант! - отвечал я и едва в замешательстве вместо корочек "Три кота" не сунул ему под нос удостоверение "Комсомольской правды".

- Это место нельзя снимать! - сказал мнимый дворник, возвращая мнимый документ мнимому коммерсанту. Сколько лжи в этом мире!

Туркменбаши, как и всякий повелитель державный, обязательно - гениальный писатель. В книжных магазинах давно уж нет зарубежной классики, а все полки забиты одной книгой Ниязова "Рухнама" (нечто вроде туркменского "Домостроя"), которую штудируют в школах, в трудовых коллективах и в армии. А на памятниках Ниязов часто отображен со своим гениальным творением.

Вечерами в гостинице смотрю туркменское телевидение. Два канала, на обоих в правом верхнем углу экрана портретик Туркменбаши. Несколько часов на каналах только народные танцы и пляски. Всякая порнография - особо балет и женский спорт - на экране запрещена. В череде стихов и песен на туркменском через каждую минуту с придыханием слышно: "Туркменбаши! Рухнама! Туркменбаши! Рухнама!"

Бесконвойный репортер здесь обязан быть хитер

От Ашхабада до города Туркменбаши (бывший Красноводск) час лету. В аэропорту имени Туркменбаши наблюдал забавную картинку. Долговязый западный журналист со своим туркменским конвоиром сидели, как и я, в накопителе в ожидании отлета. В какой-то момент конвоиру приспичило в туалет, и коллега, пользуясь минутой свободы, подсел к мужичкам с вопросами. После конвоир, подлетев пулей и прервав беседу, долго оглядывался по сторонам, не увидел ли кто из тайной полиции его оплошности.

По легенде я прилетел в Туркменбаши на рыбозавод имени Туркменбаши изучить рыбий рынок в свете куриной войны между Россией и США. Полицейские, внимательно выслушав эту галиматью, все равно отвели меня в отдельную комнату, тщательно записали в журнал все данные и даже сказали, что фирма "Три кота" им хорошо известна.

- Но почему вас никто не встречает? - насторожились они.

- У меня принцип никого не беспокоить, - пояснил я. - Тогда подождите на улице, вас сейчас отвезут прямо в администрацию.

Выйдя на улицу, я рысью прыгнул в такси и велел гнать в самый центральный хотель. Горячая администраторша кавказских кровей в гостинице "Красноводск" долго причитала, как мне повезло жить именно в их самом лучшем хотеле города, и предложила мне самый лучший "люкс", где останавливаются чуть ли не короли и шахи! Но когда я вошел в номер, то даже мне, пережившему все ужасы еще советских хотелей и даже гостиницу в поселке Абрау-Дюрсо с крысами-людоедами, сделалось очень страшно, и я попросил вернуть деньги.

- Вай! Вай! Вай! Как вы меня оскорбили! - убивалась администраторша, - как вы меня унизили! Когда вернетесь назад, я вас уже не пущу! Никогда!

После долгих и громогласных воплей деньги она вернула, удержав небольшой процент за нанесенный ей моральный ущерб.

"Если это лучшая гостиница города, то какие бывают худшие?" - размышлял я, бесцельно бредя по каким-то улицам-развалюхам, облепленным бедняцкими хижинами. После красочного Ашхабада город Туркменбаши как-то разочаровал. Солнце катилось к закату, с моря тянуло холодком, из каждой подворотни меня, белого незнакомца, разглядывали в упор сотни любопытных глаз. Куда-то зазывали горластые таксисты, и смуглые девушки весело подмигивали: "Хеллоу, сэр!" Отвечал ей по-английски: отстань, мол.

И тут я подумал: а куда же везли западного репортера? Не стращать же его везли трущобами этого города! Значит, должен здесь быть некий оазис цивилизации. Я тормознул какой-то "жигуленок". За рулем... сидела нормальная русская баба! Не юная и не старая. Познакомились. (Назовем ее Людмилой для конспирации в силу завтрашних приключений.)

- За городом есть шикарный курорт и многозвездный отель "Туркменбаши", - пояснила Людмила, - но там за доллары очень дорого, проще заночевать у меня.

- В отель, в отель! - попросил я. И она весело с ветерком, с матерком вдарила по газам.

- Откуда в городе столько девушек легкого поведения? - спросил я Людмилу.

- Турки приезжали, нефтяной комплекс строили, - пояснила она, - девушек и посовращали.

Назавтра мы условились съездить в степные поселки.

Так я поселился в пригороде Туркменбаши, на набережной Туркменбаши, в отеле имени Туркменбаши с видом на залив Туркменбаши и прямо под этажом Туркменбаши. Когда открывали отель, его посетил сам Туркменбаши, поднялся на самый верхний этаж и сказал: "Хорошо!" С тех пор верхний этаж отеля Туркменбаши назван этажом Туркменбаши и закрыт навечно для всех, кроме Туркменбаши.

Наш спецкор Николай ВАРСЕГОВ инкогнито побывал в одной из самых закрытых стран мира - в Туркменистане

Светлым солнечным утром с моей новой знакомой Людмилой мы поехали в степи. Километров через 20 увидели овечью отару и худосочного молодого мужика. Он тоже оказался русским. Разговорились. Мужик живет в трехстах километрах отсюда со своей больной матерью. У нее грошовая пенсия, а сам он ни работы, ни денег не имеет и каждый сезон нанимается у хозяина пастухом за еду и табак. Жениться не может, поскольку все русские, кроме пяти старушек-доходяг, из его селения давно выехали.

Еще через 10 километров мы увидели посреди степи погранзаставу. Дорогу перекрывал покореженный железный шлагбаум, на обочине стояла помятая железнодорожная цистерна для жилья солдат. В ее бочине вырезан автогеном лаз. Чумазые щупленькие пограничники с признаками хронического недоедания взяли мои документы и залезли в цистерну. При свете коптилки они долго перерисовывали к себе в журнал малознакомые слова. Один пытался куда-то звонить, но телефон не работал. После они с трудом подняли скрипучую железяку и пропустили нас далее. Скоро мы увидели пару верблюдов и хижины аула Кианлы. Улицы были совершенно безлюдны, а хижины чернели открытыми дверьми. Подъехали к одной из хибар. На песке прямо перед порогом лежал обглоданный череп какого-то животного. Я осторожно вошел в жилище. За дощатым столом сидел босой нечесаный старик и хлебал нечто жиденькое из алюминиевой чашки.

- Садитесь кушать, пожалуйста, - предложил хозяин. Я вежливо отказался. - А что, дедушка, при Союзе-то лучше жилось?

- Не-а, теперь лучше, - ответил он, улыбаясь беззубым ртом на пустые черные стены с единственным портретом Туркменбаши.

- Но ведь раньше колхоз был, работа была, - попытался я вернуть его память. - Так раньше у нас все Россия забирала, - продолжал улыбаться старик. - Эка, как тебя, деда, перековали!

В центре поселка толпа взрослых мужиков, одетых в рванину, пыталась завести с разгону ржавый доисторический драндулет. Один за рулем, семеро сзади гоняли по улицам на потеху моей шоферше эту чудную колесницу. "Весь поселок зае..., все равно не заведут!" - оценила Людмила ситуацию.

- Аллах в помощь! - поприветствовал я запыхавшуюся компанию и честно назвался корреспондентом. - ...А что рассказать, сами все видите... ни работы, ни денег...

Откуда-то высыпала немытая стайка детишек. Они были явно голодны, судя по впалым глазницам и отсутствию детской игривости.

- А что, народ голодает? - прямо спросил я.

Все замолчали, уводя глаза в сторону, и только сидевший за рулем процедил сквозь зубы: - Бежать отсюда надо, бежать! - И магазин у вас не работает? - кивнул я на висячий замок продмага.

Мужчины тускло заулыбались глупому вопросу. Потом по моей просьбе отыскали продавщицу. Та пришла даже без ключей: - А там все равно ничего нету... - А вы откройте, - попросил я.

Она вернулась с двумя кошелками товара. Может, корреспондент купит чего? В магазине продавалось несколько веников, пара ситцевых халатов, просроченные консервы по недоступным ценам. И вдруг в магазин влетели три человека. Главный из них в костюме и галстуке сразу ко мне. - Вы корреспондент?! Ваши документы!

После недолгой перебранки он представился здешним учителем, и я показал ему настоящую "ксиву". - Где ваш сопровождающий?! Как вы сюда попали?! - Сопровождающий заболел внезапно, - соврал я.

- Иностранные корреспонденты не имеют права передвигаться одни! - кричал он в ярости. - Я должен вас арестовать!

- Я приехал из свободной страны! - вдруг припомнилось мне что-то из американского кинематографа.

И тут!..

- Я те, б..., арестую! Я те так арестую! - закричала шоферша Людмила. - Ты знаешь, кто я такая?! Учитель на миг потерял контроль, и я забрал у него документы. - Я сейчас все равно пойду позвоню куда следует! - пригрозил он.

- Вот из-за таких, как ты, вся Россия над нами смеется! - пояснила Людмила. - Ничего не бойся, - сказала она уже мне, - если у него и есть телефон, то все равно не работает.

В другом прибрежном поселке мы увидели, как дети и взрослые собирали мертвую рыбу, побитую о камни ночным штормом и поклеванную птицами.

В следующем поселке средь убогих хибар мы узрели самый добротный дом, скорее похожий на большой гараж. Во дворе пасся верблюд, худой, как туркменский солдатик. Хозяин содержит небольшой магазин, торгуя крупами, овощем, карамельками. Тем и кормит своих четверых простуженных детей. Полы даже в этом богатом доме земляные, а дети босые.

Людмила помогла мне инкогнито покинуть город, а я записал ее телефоны, обещая в случае применения к ней репрессий развернуть в нашей прессе шумную кампанию в ее защиту.

В тот черный день моя страна меня лягнула сапожищем

Я опять в Ашхабаде. Утром, бредя по проспекту Туркменбаши, увидел за огромной оградой наш бело-сине-красный флаг. Сердце ёкнуло. Это было российское посольство. Вдруг что-то так потянуло к своим. Позвонил и представился, как есть. "Ждите!" Они совещались минут пятнадцать, после выдали из хриплого динамика: "Пусть ваш главный редактор позвонит в приемную нашего посла, тогда мы вас пропустим".

Оплеванный и униженный, под ухмылку садовника побрел далее напропалую. За массивным забором вызывающе реет звездно-полосатое полотнище и подозрительно смотрит с побритой лужайки сытый, лощеный фэйс. Может, бросить ему огурец за забор? Поглядеть, как замечется? За углом опять что-то знакомое: сине-желтый. Ага! Звоню в калитку.

- Проходите, пожалуйста! В украинском посольстве меня приняли как своего.

- Хотите поговорить с нашим послом?

- Да нет, я так... просто забрел, по Родине стосковался. А чем вы тут занимаетесь?

- Торговля, газ, подземные коммуникации, метро в Ашхабаде собираемся строить и т. д., и т. д. - А наши чем занимаются? - Ну, этого не знает никто...

И, одарив меня напоследок духовными подарками, украинцы просили заходить еще. Нет ничего опасней госбезопасности

Побывав на туркменском западе, решил я отправиться на восток до города с неблагозвучным названием Кака, что в 130 километрах от Ашхабада. Водитель (назовем его Саидом для конспирации) всю дорогу жует какую-то гадость вроде табачных листьев, отчего глаза у него блестят и машину он гонит на запредельной скорости. Его "жигуленок" выглядит странно. Машина вся новая, а сиденья и колеса - жуткое старье. Туркменбаши на лобовом стекле мешает обозревать дорогу. В пути мне Саид признался, что гоняет новые "Жигули" из Тольятти, а прежде чем их продать, немного подрабатывает извозом. Для этого и меняет колеса, сиденья, отключает спидометр. "Жигули" в Туркменистане покупают за милую душу, и сам Саид берет их по ценам куда ниже рыночных, потому как машины те "левые", неучтенные, хотя и с заводского конвейера. В Тольятти, если верить Саиду, специально клепают для южных республик партии автомобилей-двойников. То есть одно авто продается официально, а другое с таким же номером и документами уходит хитрым путем на юг. Машины-двойники ничем не уступают обычным "Жигулям", просто их делают из сэкономленного металла и запчастей от общей массы машин.

- Как это можно сэкономить на запчастях? - не понимаю.

- Как-как, списывают запчасти будто бы бракованные, а на деле они хорошие, - поясняет Саид.

- Саид, а за что ты так любишь своего Туркменбаши?

- Все любят - и я люблю, - отвечает он просто. - У нас нет рэкета и разбоя, как в России, - поясняет Саид, - и это Его заслуга.

Похоже, что это так. Последние "воры в законе" пропали в Туркменистане еще в середине 1990-х годов, а их место заняли люди из Комитета национальной безопасности. Эта организация в последние годы держала и держит в руках всю страну, обложив данью наркоторговцев, жуликов, банкиров, милиционеров и даже честных граждан. Только один первый заместитель председателя комитета Х. Какаев прибрал к рукам 520 гектаров земли, на которых, используя рабский труд, собирал по 50 тонн хлопка. Купил себе 31 машину, построил гостиницу, кирпичный завод, дворец из 18 комнат и просто дом из 6 комнат. Это лишь по данным газеты "Нейтральный Туркменистан", а народная молва приписывает комитетчикам даже гаремы с евнухами. В одном ауле мне показали девочку пятнадцати лет, которая приглянулась высокому местному комитетчику, и наутро родители должны были доставить малышку к нему в палаты. Ночью у девочки от стресса половина лица покрылась так называемой "рожей", и это спасло ее от надругательства. Но болезнь так и осталась. Казалось, что этой "полпотовщине" не будет конца, и вдруг... в конце марта Баши поснимал и (по слухам) заточил в казематы всю комитетскую верхушку. Почему? Одна из наиболее логичных версий - комитетчики готовили переворот или Баши показалось, что они затевают измену. А переворота отец туркменов ждет днем и ночью.

Вот какую историю бывший милиционер поведал мне в Ашхабаде. Прошлым летом Туркменбаши отдыхал в одном из своих дворцов. В этот день какой-то кретин охотник увидел на телеграфном столбе птицу и засадил по оной дуплетом, оборвав тем самым телефонную связь президента! Туркменбаши подумал: "Переворот!" - и едва уж не улетел в Иран... А когда все прояснилось, он якобы заставил ответственных за ситуацию ползти к нему на коленях стометровку и целовать ботинки.

Руки солдат ночью тянутся к... книге

Кака - городок издревле пограничный. Здесь и сейчас стоят воинские части, только туркменские. При советских войсках городок процветал в сытости и достатке. Ныне голодные солдатики побираются хлебушком и крупой. Но подать им особо нечего - овощи, фрукты еще не вызрели, а денег ни у кого нет, поскольку нет и работы. К иным солдатикам приезжают родители, привозят две пайки. Одну - для сына, другую - его командиру, поскольку офицеры также живут впроголодь. Буквально в дни моего приезда на заставе повесился майор-пограничник, не снеся тягот воинской службы. Город слегка удивлен. "Обычно солдаты вешаются, - рассуждают обыватели, - а тут... целый майор, значит, совсем дела плохи".

Туркменская армия - это практически сплошной стройбат. Советское оружие давно устарело, а другого нет. И солдатики всюду таскают какие-то камни, что-то выкапывают и снова закапывают. Так легче бороться с голодом, с тяжкими думами. И на этом фоне пропаганда впечатляет особо. Вот что пишет Его газета: "...Сапармурат Туркменбаши рассказал о письмах, поступающих от соотечественников по президентской почте. Туркменистанцы, например, предлагают предоставить молодежи право на трудоустройство с шестнадцати лет. А в семнадцать лет, пишут отцы и матери, юноша вполне готов к исполнению воинской обязанности... Вот в чем сила обратной связи с согражданами. Сердар предложил Меджлису изучить инициативу туркменистанцев и закрепить ее законодательно". Удивительно, но этот народ вместе с нами уже проходил подобную ложь "по просьбе трудящихся" 25 лет назад!

"...по мнению Ниязова, было бы полезным, если бы молодые туркмены, помимо военной выучки, прошли и хорошую трудовую школу по принципу "Полдня - на учениях, полдня - на сельхозработах. Причем одна воинская часть пусть сажает хлопок, другая - рис, третья - пшеницу, четвертая ухаживает за скотом. Кто-то возьмется за рыбное хозяйство". "А вечером руки сами потянутся к музыкальным инструментам, книгам, к "Рухнама"..." Служба новостей "Туркмендовлетхабарлары". "Где ж вы те, что ушли далече, ярко ль светят вам наши лучи?"

В городе Кака доживают свой век последние русские. В основном это бабушки, которым податься некуда. Пенсии - от 170 до 400 тысяч манат (от 8 до 18 долларов). Они донашивают старенькие одежонки и готовят себе супчики из круп, картошки, весенней зелени. Для реализма добавляют в баланду одну треть куриного кубика.

В том же городе познакомился я с одним безработным инвалидом Николаем. Николаю слегка за сорок, у него не видит один глаз, и никакая работа ему не светит. Живет он в маленьком и чистом домике со своей племянницей Светой 26 лет. У Светы с детства болезнь Дауна и еще куча прочих болезней, поскольку мама ее алкоголичка. Светлана - девушка тихая и от дяди ни на шаг не отходит. Боится женщин, так как мать ее в детстве сильно била. Если начинает капризничать, дядя ее пугает: "Не будешь слушаться, я женюсь!" "Дядя Коля, не женись! - причитает Света. - Твоя жена меня бить будет!" И тут же идет помыть посуду, чтобы задобрить дядю.

До инвалидности у Николая была жена, но после сбежала с другим. Он свыкся со своей судьбой и размышляет философски:

- Племянница - мой крест, хоть мы с ней и некрещеные. Без нее я бы спился, а так вот ответственность. Если помру, страшно подумать, что с ней будет. В России у нас никого нет.

Николай держит с десяток кур. С продажи яиц покупает немного муки и прочей дешевенькой еды. Сам печет постные блинчики. Телевизор у них не работает, и вечерами Николай читает племяннице книги.

По случаю гостя (то есть меня) пошел зарубить петуха, но я воспрепятствовал. Мы с Николаем хлопнули по рюмашке. Света, неграмотная и нигде не бывавшая, стала расспрашивать про Москву, а скоро удивила меня таким предложением: - Дядя Коля, давайте я вам стихотворение расскажу. - Давай. - Снова пьют здесь, дерутся и плачут Под гармоники желтую грусть. Проклинают свои неудачи, Вспоминают московскую Русь. Где ж вы те, что ушли далече? Ярко ль светят вам наши лучи? Гармонист спиртом сифилис лечит, Что в киргизских степях получил...

Наутро я им оставил немного денег с просьбой съездить в Ашхабад, покреститься в православной церкви. Николай обещал исполнить мою просьбу.