Окончание. Начало здесь

Распад Советского Союза резко изменил положение «советских корейцев» - они в одночасье превратились в граждан независимых государств, возникших на развалинах СССР. В России в 1991 году проживало 130 тысяч корейцев. В Средней Азии наибольшее количество корейцев оказалось на территории Узбекистана (примерно 200 тысяч) и Казахстана (100 тысяч). В Киргизии проживало 20 тысяч корейцев, в Таджикистане – 12 тысяч. Помимо невзгод, связанных с коллапсом советской экономики, корейцы Средней Азии столкнулись еще и с резким усилением дискриминации по национальному признаку. Они оказались в одинаково незавидном положении со всем русскоязычным населением региона. Очень остро стояли два вопроса: «Уезжать или нет?» и «Если уезжать, то куда?»

Корейское «национальное возрождение»

Еще во времена перестройки, примерно в 1987-1988 годах, в корейских общинах Советского Союза начался период «корейского национального возрождения». Во всех союзных республиках стали создаваться корейские национальные ассоциации и общества. Поначалу, вплоть до 1992-1993 годов, национальное движение пользовалось огромной популярностью: десятки тысяч корейцев ринулись учить корейский, стала активно обсуждаться идея воссоздания корейских автономных образований на Дальнем Востоке, а то и единой корейской национально-территориальной автономии в дальневосточном регионе.

С самого начала корейское национальное движение, впрочем, как и другие национальные движения в бывшем СССР, страдало постоянной фракционной борьбой, расколами и скандалами, осложнявшимися соперничеством двух Корей. Как ни удивительно, но среди советских корейцев нашлись сторонники идей чучхе, зачастую, правда, спонсируемые из Пхеньяна. Однако установление дипотношений между СССР и Южной Кореей, открывшее эту развитую, демократическую и благополучную страну для советских корейцев, по вполне понятным причинам быстро определило их симпатии и объект для самоидентификации.

Южнокорейская культура стала восприниматься как «истинно-корейская», хотя она во многом отличается от культуры северо-восточных провинций, из которых происходили предки большинства корейцев СНГ. Корейцы стали осваивать «родной» сеульский диалект и разучивать «традиционные» обряды, которые совсем иначе проводились в провинциях, откуда когда-то пришли в Россию их прадеды и прапрадеды. Усилия южнокорейских пасторов (при пассивности православной церкви) привели к тому, что протестантизм южнокорейского образца начал превращаться в религию большинства корейцев СНГ, предки которых были либо православными, либо придерживались традиционных культов Кореи (буддизм, конфуцианство, даосизм).

Ориентацию на Южную Корею усилило и обсуждение в 1992 году представителями России, Японии и Южной Кореи возможности возвращения на историческую родину сахалинских корейцев, насильственно перемещенных Японией на Южный Сахалин из южных провинций Кореи в 30-40 годы в качестве подневольной рабочей силы. После долгих переговоров трехсторонней комиссии было решено совместными усилиями помочь «сахалинским» корейцам, в основном пожилого возраста, вернуться в Южную Корею. Япония, взявшая на себя ответственность за насильственное переселение 30-40-х годов, выделила деньги на обустройство репатриантов. И хотя договоренности касались только особой этнической группы сахалинских корейцев, сохранивших язык (как раз тот самый сеульский диалект), культуру и связи с родиной и заметно отличавшихся в этнокультурном плане от остальных корейцев СНГ, у определенной части последних появились иллюзии, что Южная Корея готова принять и их.

Переориентация на Россию

Между тем, национальная дискриминация в новых независимых государствах Центральной Азии приблизилась к прямому выдавливанию корейцев из этих стран. Новые режимы открыто резервировали большинство мест в госаппарате и наиболее перспективных секторах экономики за представителями «титульной» нации, в основном выходцами из влиятельных номенклатурно-племенных кланов. Даже в относительно толерантном Казахстане к 1994 году казахи, составляя около 45 процентов населения, занимали 74 процента руководящих должностей. Дискриминация и нарастающее обнищание в условиях экономического кризиса толкали корейцев к массовому выезду из Средней Азии. А в Таджикистане разразившаяся там гражданская война привела почти к поголовному бегству из страны 12-тысячной корейской общины.

Дополнительным стимулом к эмиграции служила и традиционно высокая социальная мобильность корейцев, выражавшаяся, в частности, в том же опыте «кобончжи». Кстати, когда в начале 90-х занятие это специфической агрохозяйственной деятельностью стало опасным и нерентабельным, корейцы быстро трансформировали завоеванные позиции и наработанные связи в различных регионах бывшего СССР для занятия другими видами бизнеса. Традиционно семейный и клановый характер корейского бизнеса также является фактором, стимулирующим миграцию.

Однако довольно быстро выяснилось, что надеяться на Южную Корею в качестве исторической родины, готовой принять своих зарубежных соплеменников, совсем не стоит. В отличие от Израиля, Германии, Греции, Финляндии, Польши, Южная Корея отнюдь не поощряет репатриацию. Она даже не имеет полноценного репатриационного законодательства. Южнокорейские власти наоборот стимулируют эмиграцию из своей густонаселенной страны, рассматривая зарубежные корейские общины как эмиссаров своего политического, экономического и культурного влияния, а также как источник поступления финансовых средств в южнокорейскую экономику. Тем более Южная Корея не склонна поощрять репатриацию корейцев СНГ, около столетия назад потерявших связи с родиной и сильно отличающихся от южнокорейцев по культуре и образу жизни. Единственное исключение сделано для сахалинских корейцев - их расселяют в построенных для этих целей домах, некоторых по причине преклонного возраста и состояния здоровья отправляют в благоустроенные дома престарелых. Сейчас в различных городах Южной Кореи проживают около 1300 сахалинских корейцев, из которых около одной тысячи человек разместились в восьми девятиэтажных домах построенных специально для них в городе Ансане. На Сахалине зарегистрировано еще около 2000 стариков-корейцев, желающих, а главное, имеющих право на жизнь здесь в соответствии с трехсторонним межправительственным соглашением. Корейцы из других районов СНГ в Южную Корею попадали и попадают довольно редко, но те, кому это удается, испытывают серьезные адаптационные трудности.

В результате к середине 90-х годов энтузиазм, с которым корейцы встретили «эпоху национального возрождения», постепенно стал улетучиваться. Существенная часть корейской молодежи пришла к выводу, что корейский язык очень сложен, а владение им не дает видимых житейских преимуществ. Начался определенный спад интереса к корейским культурным центрам.

В силу целого ряда причин, и не в последнюю очередь из-за иммиграционных барьеров, не приобрел массового характера отъезд «коре сарам» на Запад. К примеру, в «пиковом» 1994 году в дальнее зарубежье из Казахстана эмигрировало 96 человек, а в ближнее – 1.700 корейцев из стотысячной диаспоры. В 1996 году эмиграция корейцев составила: в дальнее зарубежье - 90 человек, в ближнее - 1063. В дальнее зарубежье, а именно в США, Канаду, Голландию, Бельгию и другие страны отправлялись и отправляются в основном молодые корейцы, имеющие финансовые средства и профессии, пользующиеся спросом на западных рынках труда.

В этих условиях миграционные настроения среднеазиатских корейцев еще с первой половине 90-х годов стали ориентироваться в основном на Россию, с которой они стали связывать не только надежды на достойную жизнь, но и возможность сохранения своей этнокультурной идентичности и возрождения национальных ценностей. Важным событием в этой связи стало принятое в 1993 году решение Верховного Совета России о реабилитации российских корейцев. В России активизировалась политическая, экономическая и культурная деятельность корейцев, интенсивно развивалась целая сеть корейских региональных национальных ассоциаций. К тому же большинство корейцев Средней Азии и Казахстана имеют корни в российском Приморье. В общем, представители рассматриваемого этноса чувствовали себя в России гораздо комфортнее, чем в Средней Азии, несмотря на то, что сразу же стали объектом «коренной» ксенофобии.

Уже в середине 90-х годов корейское население, например, Москвы, насчитывавшее в начале всего несколько сотен, достигло пятнадцати тысяч человек. Тогда же несколько тысяч корейцев, преимущественно из Узбекистана, переселились в Приморье. Это движение развивалось как на индивидуальном, так и на семейно-клановом уровне и получило финансовую и моральную поддержку южнокорейских неправительственных организаций и церквей.

Возвращение в Приморье?

Впервые вопрос о возвращении корейцев в Приморье был поставлен в годы хрущевской «оттепели» алма-атинским ученым-философом П.А. Пак Иром, направившим письмо в ЦК КПСС с просьбой реабилитировать корейцев, вернуть их в Приморье и создать там национальную автономию. Автора письма не расстреляли и не посадили, но он вынужден был бросить работу и уехать из Алма-Аты в Тулу.

В период «застоя» корейцы при желании могли в индивидуальном порядке возвращаться в Приморье. Ведь в 60-80-х годах тысячи корейцев свободно уезжали учиться в Москву, Ленинград, другие города, занимались выращиванием лука и арбузов на Украине, Молдавии, на Северном Кавказе и других регионах СССР, значительная их часть оставалась жить в местах учебы и сезонных заработков. Но желающих поехать и остаться на Дальнем Востоке почти не находилось. Видимо, не очень приятно жить в местах, откуда тебя вышвырнули, безо всяких гарантий от повторения подобного в будущем.

Вновь тема возвращения корейцев в Приморье открыто была поднята только во времена «гласности» и особенно после принятия постановления Верховного Совета России от 1993 года «О реабилитации российских корейцев». Официальной просьбы о массовом возвращении в Приморье корейцы не подавали, но проводились семинары и конференции, в которых принимали участие и чиновники различного уровня. К тому же среднеазиатские корейцы не получили официальной реабилитации в самих независимых государствах Центральной Азии, хотя в индивидуальном порядке через суд небольшая часть людей получила даже денежную компенсацию за то, что они были выселены в Казахстан. Правительства Узбекистана и Казахстана исходили из того, что новые государства не являются правопреемниками советского правительства и поэтому не несут ответственности за содеянное советскими властями. Ведь официальная реабилитация всех, а не только российских корейцев должна была означать и выплату компенсаций сотням тысяч людей, а это огромные бюджетные расходы.

С середины 90-х годов к теме активно подключились южнокорейские ученые, журналисты и политики, проблема также стала активно обсуждаться с учетом вопроса путей и форм погашения российских долгов Южной Корее, избытка свободного жилья в виде армейских городков в Приморье и потребностей региона в продуктах сельского хозяйства. Наконец, довольно громко заявили о себе сами потенциальные переселенцы. Это, прежде всего, корейцы из Таджикистана и сельские корейцы из некоторых регионов Узбекистана. В меньшей степени эта тенденция была заметна в Казахстане. Активность проявили неформальные лидеры – главы больших семей, родственных кланов, пользовавшихся авторитетом среди соплеменников. Видную роль в переселенческом движении сыграл Тельмир Ким, сын Афанасия Кима - расстрелянного секретаря Посьетского райкома ВКП(б).

В итоге во второй половине 90-х приморские краевые власти утвердили целевую программу по созданию и развитию компактных поселений на территории Приморья российских корейцев, вернувшихся из Средней Азии и Казахстана. Программа предполагала глобальное финансирование из средств краевого бюджета и иностранных инвестиций, обеспечение переселенцев жильем и работой. Отдельно был разработан проект строительства целой корейской деревни Дружба, первый камень которой торжественно заложили на виду у сотни людей и десятков журналистов представители России и Южной Кореи. Как раз в тот период по характеру своей работы в газете «iностранец» я довольно тесно контактировал с различными всероссийскими и московскими национальными обществами, в том числе и с корейскими. И помню, с каким энтузиазмом начало реализации программы было воспринято в корейской общине России. Тем более что многие московские ученые и специалисты, как корейцы, так и представители других национальностей, принимали активное участие в разработке проектов по переселению и обустройству корейцев из стран СНГ в Приморье.

Однако с переселенческим проектом получилось «как всегда». В силу разных причин, но причин в основном традиционных - нехватки и разбазаривания средств местными властями и, в конечном итоге, утрате интереса властей к проекту. «Отец» переселенческого проекта Тельмир Ким в интервью газете «Золотой Рог» от 29 сентября прошлого года заявил следующее: «Ничем хорошим в конечном счете это не закончилось. Основная причина в том, что сменилась власть. Роль Наздратенко в этом проекте была важна, он видел интерес в сотрудничестве с южнокорейскими партнерами, потому работал с ними активно. Теперь зарубежные инвесторы, не видя интереса со стороны нашей власти, говорят, что не могут нам помочь как государство, потому что мы граждане другой страны и наши проблемы - это наши внутренние дела. Таким образом, помощь оказывают только частные инвесторы. Я думаю, если бы они на самом деле хотели, то помогли бы, как, например, это сделали в свое время немцы. Тех, кто хотел уехать в Германию, приняли, тем, кто пожелал остаться в России, создали особые условия: построили поселки, предприятия. Главное, что все это было сделано при поддержке Российского государства - у них нашлись совместные интересы».

В то же время инвесторам из Южной Кореи, похоже, надоел российский бюрократизм и коррупция. Теперь средства, которые раньше выделялись общественным организациям российских корейцев, выделяются только учрежденным в России самими южнокорейцами. Теперь они предпочитают все контролировать сами.

По данным той же газеты, сейчас в деревне Дружба заселены все построенные почти на $600 тысяч дома, в 8 из 31 поселилось местное некорейское население - из числа бюджетников. Остальные дома тихо заселили корейцы-переселенцы. Как рассказали жители корейской деревни, жить в ней не так хорошо, как многим бы показалось. Главная проблема - отсутствие работы. Кто-то ее нашел в Уссурийске, хорошо - если в самой Михайловке. Несколько лет назад южнокорейцы открыли в деревне центр, где сельхозпроизводители обучают местных жителей новой технологии производства экологически чистых продуктов. Некоторые жители Дружбы взяли у них в лизинг теплицы, где выращивают рассаду по новой технологии. Два года назад в деревне заложили парк дружбы и установили мемориал в честь 140-летия переселения корейцев в Россию. Некоторые корейские переселенцы жалеют, что покинули Среднюю Азию, другие, несмотря на все трудности, ни о чем не жалеют - по их признанию, только в России они смогли реализовать свой потенциал.

В целом же в середине 90-х годов в Приморье переселилось всего несколько тысяч корейцев (определить точную цифру весьма затруднительно). Однако в ряде научных и газетно-журнальных статей, докладах корейских ученых в конце 90-х приводилась явно завышенная цифра - 30 тысяч переселенцев. И в приморской прессе появились ксенофобские публикации о «наплыве» в край корейцев из Средней Азии, о коварных планах по созданию там корейской автономии, естественно, с последующим отторжением этой территории от России.

Однако говорить об организованном переселении корейцев в Приморье и его финансово-материальном обеспечении со стороны российского правительства или местных властей не приходится. А вопрос о создании корейской автономии вообще не стоит на повестке дня. Хотя бы потому, что само корейское население такого вопроса не ставит, более того, всячески открещивается от подобных планов. Да и не имеют такие планы никакого шанса на успех из-за позиции как местного русского населения, так и федеральных и краевых властей. Прецеденты имеются: в свое время Германия предлагала восстановить автономию немцев на Волге, и готова была инвестировать значительные средства. Однако антинемецкие митинги русского населения, нежелание российского правительства создавать прецедент похоронили сам вопрос. Теперь, когда свыше двух третей немцев бывшего СССР вернулись в Германию, вопрос решился сам собой: нет немцев - не нужна автономия.

Каковы перспективы?

Приморье стало не единственным российским регионом, куда направляется миграционный поток среднеазиатских корейцев. Надо сказать, что какой-то вразумительной официальной статистики по этому вопросу не существует. Однако совершенно очевидно, что наиболее привлекательным объектом для мигрантов являются крупные российские города – Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Новосибирск и другие. В 90-е годы началось расселение корейцев в некоторых районах европейской части России. Особенно большой приток корейских мигрантов направлялся в Волгоградскую область (по неофициальным данным в 2001 году здесь проживали 10-14 тысяч корейцев) и Краснодарский край (около 10 тысяч человек).

Но в целом корейская эмиграция из Центральной Азии стабилизировалась по сравнению с 90-ми годами. Миграционные процессы «коре сарам» в пределах самих стран Центральной Азии продолжают оставаться интенсивными, сохраняя свои специфические особенности. В последнее время наметилась, в частности, тенденция миграции корейцев из Киргизии и Узбекистана в Казахстан – наиболее развитую и экономически динамичную страну Центральной Азии.

Развитие рыночных отношений принесло корейцам немало возможностей, которые они эффективно используют со свойственными им энергичностью, предприимчивостью и трудолюбием. В Средней Азии они были и остаются самым образованным нацменьшинством, в распоряжении которого, вдобавок, есть немалый капитал, а иногда и полезные связи с южнокорейскими компаниями. Значительная часть корейцев преуспела в бизнесе и заняла заметное положение в деловой элите центральноазиатских стран, особенно в Казахстане, где положение корейской общины вообще наиболее благополучно. Параллельно идет дробление корейской общины СНГ, формирующее новые общности «казахстанских», «узбекистанских» или «кыргызстанских» корейцев.

Полная ассимиляция корейцев СНГ, судя по всему, невозможна. В Центральной Азии этому мешает русскоязычие и отношение к исламу, в России - расовый тип и, отчасти, фамилии, а также отчетливо усилившееся в последние годы как у корейцев в России, так и у корейцев в Центральной Азии чувство национальной идентичности. В то же время маловероятна массовая репатриация в Южную Корею – прежде всего из-за позиции самой Южной Кореи, которая вряд ли примет модель репатриационной политики Германии, Израиля или Греции. Так же маловероятен отказ от русскоязычия и полноценный возврат к корейскому языку и национальным традициям: слишком мало «ощутимых» ежедневных преимуществ дает владение корейским рядовому российскому или казахстанскому корейцу. Скорее всего, корейцам СНГ суждена роль особого русскоязычного этноса, каким он по существу и является. Хотя сами «коре сарам» едва ли согласятся это признать – не позволит сформировавшаяся в последнее десятилетие четкая культурная самоидентификация с «престижной» Южной Кореей.

В то же время нельзя забывать, что Центральная Азия – это такой регион, где миграционные настроения корейской общины могут быть актуализированы из-за обострения политической, экономической, межконфессиональной и межэтнической ситуации. В любом случае Россия была и останется для среднеазиатских корейцев страной, привлекательной во всех отношениях. И совсем не стоит игнорировать подобную заинтересованность со стороны легкоадаптируемого, трудолюбивого, законопослушного и предприимчивого народа, который способен внести свой весомый вклад в эффективное развитие демократической, многонациональной России. Тем более что это не просто русскоязычный, а по-настоящему российский этнос, всей своей многострадальной историей заслуживший полное право называться именно российским.

* * *

Об авторе: Михаил Калишевский - независимый журналист, живет в Москве. Статья написана специально для ИА «Фергана.Ру»