«Этот день мы приближали как могли». Николай Федоров (Самарканд)
Страны, победившей фашизм, на современной карте мира уже не найти. И хотя политикам удалось раздробить огромную державу на мелкие государства, День Победы продолжают праздновать не только в странах бывшего Союза Советских Социалистических Республик (СССР), но и за рубежом. И люди, отдавшие немало сил и здоровья завоеванию Великой победы, участники и очевидцы сражений, к счастью, еще среди нас. Но с каждым годом их становится все меньше. И тем ценнее их голоса, воспоминания и рассказы о самой кровопролитной войне в истории человечества. ИА «Фергана.Ру» предлагает вам, уважаемые читатели, цикл статей, в которых ветераны Великой Отечественной войны делятся своими воспоминаниями о военном лихолетье и рассказывают о том, как им живется сейчас.
* * *
Николай Николаевич Федоров живет в Самарканде на улице Спитаменшах (бывшее Красноармейское шоссе). Ему 82 года, он является заместителем Совета ветеранов железнодорожного общественного центра «Нуроний».
- Я родился и вырос в Сибири, в Иркутске. Когда мальчишками мы узнали о том, что началась война, стали выбирать, куда пойти воевать. Это казалось романтичным, и очень хотелось стать героями. Поэтому я выбрал воздушно-десантную дивизию. Но мне тогда было всего шестнадцать лет, поэтому меня сначала отправили на эвакуированный патронный завод. Полтора года я провел там на казарменном положении. Работали день и ночь. Многие ребята так уставали, что спали прямо на верстаках. Что еще запомнилось о том времени - суп с галушками.
Как только появилась первая возможность пойти на фронт, я сразу пошел. Попал в Пятую Звенигородскую Краснознаменную ордена Суворова гвардейскую воздушно-десантную дивизию, которая размещалась тогда в городе Киржач Владимирской области. Из Иркутска нас было девять человек новобранцев. Ехали через Свердловск. В части нас сначала закаляли: подъем в пять утра, пробежки, занятия на тренажерах. Потом дали хорошее обмундирование, все вещи новые, валенки. У всех автоматические ружья, финки. А потом шли пешком шестьсот километров по болотистой местности и оврагам в сторону Калинина. За нами - войска СС. 1942-й год, зима, холод минус тридцать, пальцы на ногах все черные. Командир батальона Петров, помню, был очень хороший, а командир взвода – сволочь: пять раз посылал меня ночью на минное поле. Но ничего, обошлось.
Когда пошли в атаку, все бросили - и провизию, и противогазы. Оставили только плащ-палатки. Это была первая победа, где потери нашего батальона были незначительны. После этого наступил страшный голод, где-то с месяц. Идем дальше по болотам, голодные, как черти, смотрим - яма, а в ней лошадь немецкая. Мы и не знаем, что с ней делать. К счастью, с нами татары были, которые мигом разобрались. Быстро так разделали, типа консервы закатали, махан называется. Наелись, да тут же и плохо нам стало. Не ели-то очень давно. В туалет все бегаем, но на душе радостно. Добрались до реки Лалай, форсировали ее и обнаружили склад боеприпасов. Там у немцев база была. Коттеджи себе построили под Ленинградом. Разгромили мы их здорово тогда. А на складе, кроме патронов - шампанское, коньяки, колбаса всякая, сигареты… После разгрома этого склада вышли на трассу, а фашисты уже успели передать о нашем налете. Небо словно потемнело. Я был пулеметчиком, номер первый, а мой второй, носил за мной вещмешок, патроны, перезаряжал ДП - пулемет Дегтярева. Его и убили, пока я обстреливал бомбивший нас самолет. Меня тоже ранило в руку и полголовы снесло. За сбитый вражеский самолет я потом получил медаль «За боевые заслуги».
Я попал в госпиталь, лежал в отделе «черепников». Помню госпиталь в уже свободном от фашистов Иваново. Просыпаешься, а справа от тебя «черепа» уже унесли. Лежит «череп», стонет, раз - и нет. Выживали единицы. Потом мы узнали, что формируется эвакуационный поезд. Поехали, а Москва не принимает. Дальше Ташкент - тоже не принимает. Так и добрался я до Самарканда. Пять месяцев еще пролежал в местном госпитале, где познакомился с Татьяной, с которой живу уже шестьдесят лет. После войны мы пытались уехать в Сибирь, но вернулись обратно потому, что в Самарканде у жены остались близкие родственники. Я поступил в Самаркандский Университет на факультет геологии. Потом был директором школы, инспектором ГорОНО, и даже внештатным инспектором Министерства просвещения Узбекистана.
Один раз на празднование Пятидесятилетия Победы меня от Узбекистана пригласили в Ленинград. Но люди там совсем другие стали. Злые какие-то. Черствые. Замкнутые. Нет ощущения единения. Не любят и не принимают никого, ни своих, ни чужих. А во время войны ведь все было иначе - все друг другу помогали чем только могли.
После развала СССР мы с Таней уже и не думали о переезде в Россию. Жизнь прошла в Самарканде. Здесь у нас дом. Да и пенсии приличные – 92.000 сумов (около $80) Конечно, вещь какую-нибудь на эти деньги не купишь. Но с питанием все нормально, хватает. Махаллинский (квартальный) комитет иногда на плов приглашает. Без спиртного, правда. Пять лет тому назад в Самарканде было 124.000 ветеранов войны и труда. Сколько сейчас осталось - даже не знаю. Мы встречаемся, обсуждаем проблемы ветеранов. Кому телефон починить, или еще как помочь по мере возможности. Но все меньше нас остается. Да, кстати… (Достает из кармана листочек бумаги с номерами телефонов и вычеркивает одну фамилию.) Три дня назад похоронили. Тоже на фронте был. Три медали за отвагу. 3000 сумов собрали ему на похороны.
Записала Валерия Саидова (Самарканд).
