19 февраля в московском литературном салоне «Классики XXI века» состоится презентация уникального в своем роде издания – «Анор – Гранат». Современная поэзия Узбекистана». Книга выпущена в Москве «Издательством Руслана Элинина» совместно с Издательским центром «Новая Юность» при поддержке Межгосударственного фонда гуманитарного сотрудничества государств-участников СНГ. Вышедшая в свет относительно небольшим тиражом, антология современной поэзии Узбекистана уже сейчас фактически стала раритетным изданием.

Книга ценна и тем, что ее читатели получают возможность познакомиться с оригиналами произведений поэтов, пишущих на узбекском языке, и переводами этих стихов, которые были выполнены русскоязычными поэтами, сумевшими не только донести смысл, но и передать посредством русского языка «музыку» узбекского. Здесь же представлены стихи русскоязычных авторов Узбекистана. В книгу вошли произведения узбекских поэтов Рауфа Парфи, Фахриёра, Даврона Раджаба, Гузаль Бегим, Бахрома Рузимухаммада, Абдуллы Шера, Яхъё Тога, Турсуна Али, Мирпулата Мирзо, Белги. Русская поэзия представлена стихами Сабита Мадалиева, Александра Файнберга, Вики Осадченко, Сухбата Афлатуни, Людмилы Бакировой, Баходыра Ахмедова, Рифата Гумерова.

На презентации будет показан фильм, являющийся, по сути, видео-приложением к антологии: поэты, чьи стихи представлены в книге, говорят о своем отношении к слову, о роли поэзии в современном мире и многом другом.

О новом издании корреспонденту «Ферганы.Ру» рассказал составитель и редактор антологии, являющийся также продюсером фильма, бывший ташкентец, а ныне москвич, поэт, литератор, журналист и переводчик Санджар Янышев (вступительная статья к антологии доступна здесь).

С.Янышев: - Можно сказать, что это первая двуязычная антология современной поэзии Узбекистана, где под одной обложкой собраны представители двух разных литератур - русской и узбекской, кровно связанные происхождением, местом и временем, воздухом и почвой. Авторов также объединяет тот факт, что все они – участники ташкентского открытого фестиваля поэзии, который проводится с 2001 года творческим объединением «Ташкентская поэтическая школа» совместно с Музеем Сергея Есенина в Ташкенте.

Антология - первая попытка не только представить единую картину двух литератур, синхронно существующих внутри одной страны, долгое время бывшей частью совершенно иного пространства, иного государственного образования, но и дать эквиритмичные переводы узбекской поэзии, живущей по другим, нежели русская, метрическим (а значит - энергийным) законам.

Узбекские поэты представлены в первой и третьей частях антологии, они разделены причастностью к различным поэтическим генерациям и традициям. Русские авторы собраны во второй части.

Единство и борьба противоположностей в жизни Рауфа Парфи

Фергана.Ру: - Одной из ключевых фигур антологии является Рауф Парфи - ушедший несколько лет назад безусловный классик новейшей узбекской поэзии, еще при жизни ставший культовым.

Рауф Парфи с супругой

Далее о Рауфе Парфи вспоминают его верная спутница жизни - актриса и поэтесса Сульхида Парфи, взявшая себе псевдоним Ёлгиз (Одинокая), а также близкие и друзья поэта.

Сульхида Парфи: - Говорить о Рауфе Парфи как о великом поэте мне, с одной стороны, вроде бы легко, а с другой – очень трудно. Особенно после того, как его не стало. Трудно еще и потому, что когда я только родилась в 1968 году, он уже был сложившимся поэтом, у него вышла первая книга, которая сразу же сделала его имя известным в Узбекистане. Прожив с ним десять лет, могу сказать, что я до сих пор не познала его до конца как поэта. И только потеряв его, поняла, что должна подробно изучить его творчество. Сейчас мне легче говорить о Парфи как о человеке, личности, любимом мужчине и спутнике жизни.

Через всю мою жизнь проходит магическая цифра семь. Я родилась в седьмом по счету месяце – июле, в семье была седьмым по счету ребенком, в моем имени Сулхида (в русской транскрипции – Сульхида. - Прим. ред.) – тоже семь букв. В двадцать семь лет я познакомилась с Рауфом Парфи, а в мои тридцать семь – его не стало… Интересно, что из этих десяти лет семь мы прожили счастливой и относительно безоблачной жизнью, и лишь последние три года судьба заставила скитаться нас по разным углам, и нам не всегда удавалось быть вместе.

Рауф никогда не занимался обустройством быта, находился как бы вне его, в других «измерениях», и ему было очень трудно вращаться в этой реальности, заботах, проблемах. В то же время он был общительным человеком, очень любил своих детей и близких ему людей. Его особенностью было не спать по ночам. Как-то я проснулась в половине третьего ночи, он еще не ложился. Я спросила: «Вы что, не будете спать?» Он, смеясь, ответил: «Я всю жизнь мечтал о такой женщине, которая бы вставала в половине третьего утра». - «Если вы не спите до позднего часа, а я должна просыпаться в это время, то кто же мы такие?» - «Мы фавориты Луны», - пошутил он. Мне, работающему днем человеку, было очень трудно просыпаться по ночам, но вскоре я к этому привыкла и воспринимала как должное. Для Рауфа же ночная жизнь была нормой: он либо сидел с какой-нибудь книгой, либо за бумагами - писал.

Несмотря на множество жизненных испытаний, Парфи никогда не жаловался, не впадал в уныние, отчаяние, безысходность. Были тяжелые времена, когда у нас даже чайной заварки не было, он это воспринимал как должное. Однажды, когда я ему приготовила три картофелины, он сказал, что «просто прелесть как красиво они лежат на столе»…

Самым радостным для меня подарком от Рауфа стало рождение в 2002 году нашей дочери. Он назвал ее именем своей давно умершей матери – Сакина. Но девочка прожила всего лишь четырнадцать дней – две недели – дважды по семь… Рауф плакал по ней три ночи, не издавая ни звука. Я впервые увидела, как плачет мой любимый мужчина. На третий день, видя его страдания, я в отчаянии закричала: «Не плачьте! Я вам еще рожу дочь». Он с горечью сказал: «Родишь, чтобы снова закопать в землю?! Не надо». Смерть дочери стала для нас страшным ударом, она выбила Рауфа из колеи, ведь ее рождение он тогда воспринял как чудо, и пока она была жива, он испытывал невероятный подъем. Смерть дочки подкосила здоровье Рауфа, и он начал постепенно увядать.

По словам Сульхиды, в последние дни своей жизни Парфи просил никому не говорить о его болезни: он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии. Он знал, что скоро умрет. На вопрос Сульхиды «где и что у вас болит?» Парфи отвечал: «Я разваливаюсь на части». Поэт умер 28 марта 2005 года на 62-м году жизни – у него отказало сердце.

Сульхида рассказала о том, как судьба свела ее с Рауфом Парфи. В 1991 году она была актрисой Ферганского драмтеатра, параллельно писала стихи. Однажды, собрав все листки и приложив к ним свою фотографию, передала их знакомому корреспонденту из Ташкента, который пообещал помочь опубликовать стихи в журнале «Звезда Востока». Спустя некоторое время Сульхида переехала в узбекскую столицу, устроилась в Республиканский ТЮЗ. Как-то, идя по улице Навои, она забрела в маленькое кафе, где увидела за столиком абсолютно седого человека. Он ей чем-то понравился, может быть, тем, что очень отличался от окружающих и был как бы не от мира сего. Ее сразу же к нему потянуло. Она подошла к незнакомцу, он обернулся и просто сказал: «Здравствуй, Сульхида. Я недавно потерял мать, не станешь ли ты моей матерью?»

Как выяснилось позже, привезенные журналистом листки со стихами Сульхиды попали к Рауфу Парфи. Среди бумаг он обнаружил фотографию молодой поэтессы. Шли годы, образ этой женщины не давал ему покоя, и он поехал искать ее в Фергану. Там ему сказали, что Сульхида уехала, куда именно – неизвестно. Но предопределенная свыше встреча состоялась в «назначенное» время.

«Мы были, как близнецы, изначально связаны незримыми нитями, - рассказывает Сульхида. – И только смерть нас разлучила. Когда не стало Парфи, я поняла, сколько же на самом деле у него было друзей и почитателей. С его кончиной я будто потеряла семь частей - семерых человек, которые жили в нас: муж, отец, мать, жена, сын, дочь, друг. И эти семь частей постоянно преследуют меня, как бы напоминая: «Ты должна сделать все, что в твоих силах, все, что он не доделал». Я понимаю это как мой долг, как наказ Бога. Я должна собрать все, что после него осталось, все его рукописи, систематизировать их. Это мой груз, моя прекрасная участь».

Фергана.Ру: - Вы встретились с Рауфом Парфи в тот период, когда он уже прошел огонь, воду и медные трубы, за его плечами был богатый жизненный опыт плюс дети от двух предыдущих браков. Но и вы познакомились с ним, когда у вас тоже было двое маленьких детей.

Сульхида Парфи: - Я уже говорила, что он очень любил детей, и моих считал своими. Но мне иногда бывало тяжело оттого, что прежде его жизнь проходила без меня, и я часто наталкивалась на недружелюбное отношение ко мне тех, кто был с ним связан задолго до нашего знакомства. Есть такие понятия, как любовь, верность, но есть и такое понятие, как служение человеку после того, как его уже не стало, служение без остатка. Я люблю и ценю все те его стихи, которые он посвящал в прошлом любимым девушкам, женщинам. Ведь именно благодаря им были созданы эти прекрасные стихи, благодаря им его чувства переплавились в чистую поэзию.

Парфи не интересовали проблемы быта, материальный достаток. Я его спрашивала, как к этому относились его прежние женщины, на что он отвечал, что все они, несмотря на расставание, все равно боготворили его. Я признаю его слабости, ведь он был поэтом. Но он всегда искренне мне говорил, что я являюсь единственной для него. Поэтому не хочу к его прежним привязанностям относиться плохо. Порой, после того как он ушел, вокруг меня собирались люди, которые пытались как-то его принизить, рассказывать о нем какие-то истории. Но я чувствую свое предназначение в очищении его имени от всей этой шелухи.

Алишер Хамдамов, кинорежиссер, близкий друг Парфи: - Рауф был непризнанно-признанным поэтом, испытавшим и взлеты, и падения, но никогда он не был обласкан властью. Самое глубокое признание он имеет у людей, ценящих поэзию, слово. Неприятие его как истинного художника, как новатора, привнесшего свежую струю в узбекскую поэзию – это вечная, классическая тема: художник-творец и власть.

Как-то мы рассуждали о предназначении поэта. Тогда Парфи сказал, что для него важно не то, напечатают или не напечатают его стихи, а важен сам процесс их создания. От этого он получал истинное наслаждение, не сравнимое ни с каким физическим наслаждением. По его словам, он воспарял и переходил в состояние, неподвластное обычному человеку. Он считал, что множество людей несчастны, поскольку в них не ударяла молния, они не влюблялись, не подвергались этому сумасшествию. Говорил: самый страшный крик – это тишина. В силу обстоятельств последние годы жизни Парфи приходилось молчать, быть лишенным возможности выплеснуть все то, что скопилось у него в душе, ведь он не вписывался в официальные рамки. В его душе постоянно происходила своеобразная схватка, представляющая единство и борьбу заключенных в ней противоположностей, не имеющих возможности эмоционального выхода, выплеска.

Есть множество борзописцев, посредственностей, которые могут сами себя защитить, подавляя все то, что не входит в общепринятый формат. Но по-настоящему талантливое, великое не подвластно времени, и сейчас, уже после смерти, Парфи знают, помнят и любят многие почитатели его таланта.

По тем поэтам, с которыми дружил Парфи, можно судить о его предпочтениях. Его друзьями были такие известные российские поэты, как Виктор Соснора и Николай Рубцов. Парфи, прочитав стихи Рубцова, понял, насколько они близки ему по духу. В начале семидесятых годов прошлого века, года за два до смерти Рубцова Парфи разыскал его в глухой российской деревушке, где довольно долго гостил в его в деревянном, сложенном из бревен домике.

Можно сказать, что его домом была вся мировая поэзия. Вы где-нибудь встречали у нас поэта, хорошо знающего Верлена или Бодлера? В Узбекистане еще в советское время существовал аналог «Иностранной литературы» - журнал «Жахон адабиёти» («Мировая литература»), в котором работал Парфи. В этом журнале были представлены лучшие переводы мировой классики на узбекский язык. В отличие от московских изданий здесь за переводы платили гроши. Рауф заведовал отделом, в котором занимались, пожалуй, самым сложным делом – поэтическими переводами. Он собрал у себя самых лучших поэтов-переводчиков, предупредив, что много они получать не будут, и что порой придется работать на голом энтузиазме для того, чтобы донести до узбекского читателя шедевры мировой классики. Я приходил к ним в редакцию и иногда заставал их за тем, что они ели из одной банки принесенный кем-нибудь обед. Они делали изумительные переводы, скажем, «Фауста» Гёте. Все эти произведения проходили через Рауфа, через его глаза, душу, и если он замечал в чьих-либо переводах неряшливо соединенные слова в стихотворной строке, то говорил: «Ну, как же ты можешь так писать, ведь ты же уважаешь себя, относись с уважением и к своему делу!» Этот журнал был уникальным явлением, но отношение к нему было наплевательское, и держался он лишь благодаря усилиям главного редактора Озода Шарафутдинова, который в Рауфе души не чаял. Можно сказать, что Рауф тогда был своеобразным стержнем этого журнала.

Личность Рауфа Парфи как поэта может охарактеризовать и отношение к нему единственного русскоязычного Народного поэта Узбекистана Александра Файнберга. Будучи одного с ним возраста, ставший уже при жизни классиком Файнберг относился к Парфи с трепетным пиететом. Они принадлежали к одному поколению. Когда я предложил Файнбергу переводить стихи Рауфа, который в то время жил у меня дома, Саша был внутренне не готов к этому, откладывая на потом. И вдруг Парфи умер… Для Александра Файнберга это стало шоком, он до сих пор не может простить себе свою нерешительность, переживая эту смерть как невосполнимую потерю.

Один из друзей и соратников Парфи, уроженец Ферганы: - И в советское время, и сегодня, несмотря ни на что, поэзия Рауфа Парфи была и остается любимой народом – как представителями молодежи, так и старшим поколением. В 1991 году Рауф думал, что кончилось, наконец-то, засилье коммунистической идеологии и можно вздохнуть полной грудью, однако хвост старой эпохи протянулся в новую, да еще и в новом качестве…

В 1999 году было принято решение наградить Парфи, не имеющего множества изданных книг и больших тиражей, званием Народного поэта Узбекистана. «Наверху» прекрасно знали, что народ читает стихи опального поэта и считает его живым классиком. Поэтому, чтобы не делать из Парфи мученика и не вызывать смуту в умах интеллигенции, его удостоили этим званием. Но Парфи не принял награду, отказался от звания, сказав, что не может его принять в то время, когда народ Узбекистана живет в нищете и бесправии. После чего было дано негласное указание нигде не печатать стихи Парфи. Он лишился постоянной работы. Когда он приходил в газеты или журналы к своим друзьям, ему говорили: «Рауф-ака, поймите, если мы вас напечатаем, нас закроют, какой в этом смысл?». Но, как это ни парадоксально, при всем этом Парфи, как живому классику узбекской литературы, была посвящена глава в школьном учебнике, а на 60-летие поэта в некоторых периодических изданиях вышло несколько статей о нем.

В связи с этим напрашиваются исторические параллели, в частности, вспоминается история Михаила Булгакова, о котором Сталин сказал приблизительно следующее: «Не давать ему хода, но сохранить!». В случае с Парфи власть мстила человеку, который пытался передать в стихах не только прекрасное, но и боль загнанного в беспросветное существование человека. Не могли забыть ему и того, что он стоял у истоков создания оппозиционных партий «Бирлик» и «Эрк». Пожалуй, это была основная причина, из-за которой Парфи находился в «черном списке».

Немилость властей была вызвана также тем, что в 2000 году Рауф Парфи принял участие в кампании за освобождение находящегося в тюрьме писателя Мамадали Махмудова. Тогда группа литераторов и художников поставила свои подписи под обращением к президенту Узбекистана Исламу Каримову с требованием освободить Махмудова. Но обращение осталось без ответа. Более того, оно послужило поводом для преследования подписавших этот документ деятелей культуры Узбекистана.

Тогда многих подписантов выгнали с работы. И только уже безработному к тому времени Парфи да находившемуся на пенсии известному поэту Шукурулло было нечего терять. Это была последняя подобная акция литераторов и художников, которые, по их мнению, стояли у истоков борьбы за «демократию, независимость и свободу Узбекистана».

Был период, когда Парфи, не имея собственного дома, скитался по углам. Однажды ночью к нему приехали друзья, но он долго не открывал дверь, думая, что это милиция, с которой у него были проблемы из-за прописки. По иронии судьбы, от стражей порядка его в таких случаях спасало именно удостоверение Народного поэта с личной подписью Ислама Каримова, которое Парфи, несмотря на отказ от этого звания, все же получил и постоянно имел при себе.

Парфи был беден, а когда лишился работы, не имея средств к существованию и возможности спокойно заниматься творчеством, был вынужден даже продать все свои любимые книги. У него были друзья-книготорговцы, чьи поручения он временами выполнял, разыскивая раритетные издания.

Но несмотря на то, что последние годы Рауф Парфи почти не издавался, не печатался, он не стал менее популярен и любим народом, скорее наоборот – его строки и поныне распространяются, его стихи живут. В этом и заключается сила гения, сила его таланта.

Парфи хотел, чтобы у нас была нормальная страна, как это написано в нашей прекрасной конституции, и не мог смириться с тем, что в стране процветает ложь, конформизм, славословие, и творческому человеку, чтобы выжить, приходится за что-нибудь «цепляться». А чтобы «зацепиться» и иметь право на существование, нужно наступить на горло ближнему, своим принципам, идеалам. Эту ситуацию хорошо охарактеризовал приезжавший несколько лет назад в Ташкент таджикско-российский писатель Тимур Зульфикаров, назвав ее «восстанием сорняков». И это касается всех сфер нашей жизни, а с сорняками, как вы знаете, бороться трудно, поскольку они сильнее культурных растений.

Но, по большому счету, Парфи все же был не борцом, а скорее – созерцателем. Есть такое понятие, как внутренняя эмиграция: когда человек сопротивляется давлению извне, замыкается изнутри. Так вот в этом состоянии и находился Парфи, что порой было для него невыносимо. Ему часто приходилось смеяться, чтобы скрыть душевную боль и слезы. Но вечно быть маскарабозом (скоморохом, острословом, шутником. - Прим. авт.) тоже нелегко, ведь известно, что дольше живет не тот, кто придумывает шутки, а тот, кто смеется последним. Парфи находил в себе силы внутренне смеяться над всем, что его окружает. Наблюдая порой жуткие вещи, мы, будучи не в силах что-либо сделать, смеялись. А так как смеяться на трезвую голову достаточно тяжело, то приходилось выпивать, что и практикуют многие творческие люди…

Парфи умер в марте 2005 года. В последние два года его особенно угнетало, что он не может воплотить все то, что им задумано. Он понимал, что не сможет повлиять на ход событий. Его убивали мысли о том, что он не услышан, не втянут в орбиту общественного сознания. Ему было страшно – он чувствовал себя узником одиночной камеры с чересчур толстыми стенами. Этот тупик изматывал его, забирая остатки душевных и физических сил. Многолетняя личная борьба с огромным бюрократическим аппаратом подтачивала его здоровье, и в итоге сердце поэта не выдержало…

Рифат Гумеров, поэт, писатель, философ: - Считаю Парфи родоначальником Новой узбекской поэзии, предтечей для молодых и уже не очень поэтов. Сейчас я пишу роман-воспоминание «Пятая стража», и вот что там есть о Парфи:

Рауф Парфи.

Народный поэт Узбекистана.

Дервиш.

Суфий.

В узбекской поэзии – роль Иоанна Предтечи.

Умер.

После себя оставил двухтомник:

первый том – «Молчание», второй том – «Безмолвие».

В каждом томе – по 300 страниц белоснежной библейской бумаги.

Чистой – без ничего – бумаги.

Только на обложке и титуле: имя автора и название.

Перевод с узбекского – R.

Пусть читатель книги вообразит, какие стихи мог бы написать поэт.

И переводчик – перевести.

Пусть дух захватывает – какие страницы книги! – чистые, белые…

Это книги о прощании с миром…

И пусть каждый задумается, что такое «Молчание» и «Безмолвие» поэта…

С Рауфом Парфи связано немало легенд и мифов. Вот что, например, мне рассказывали знакомые поэты: «Прилетаем в Ташкент по своим издательским делам. Глядь - а в зале ожидания стоит Рауф Парфи. «Рауф-ака, что вы здесь делаете?», – «Как что делаю? Вас встречаю». Ну, мы, естественно, изумлены, польщены – сам Рауф Парфи нас встречает. Правда, о своем приезде мы никому не звонили, не сообщали, да и кому мы были нужны?! А тут такая встреча! И сразу – в чайхану, в ресторан». Оказывается, когда у Парфи не было денег на хлеб и водку, он иногда приезжал в аэропорт. А местные авиалинии чуть ли не каждый день доставляли в столицу провинциальных поэтов. Об этом мне рассказывали разные люди, не связанные между собой.

Иногда мне звонят друзья, уехавшие в Москву много лет назад, и спрашивают, почему я, зная творчество Парфи, не перевожу его стихи на русский язык для публикации в российских журналах, таких, например, как «Дружба народов». Я пытаюсь им объяснить, что еще не готов, не созрел для этого. Один из первых, кто решился переводить Парфи, причем совершенно не зная узбекского языка, - наш общий питерский друг Виктор Соснора, близкий Парфи по духу и понимающий его без слов. Однажды, еще во времена Советского Союза, Соснора приехал в Ташкент (я в это время был в Москве), и по моей просьбе его принимали ташкентские поэты, которые потом очень удивлялись, называя его девона (здесь – странный, юродивый, блаженный. - Прим. ред.). Дело в том, что Соснора ходил по базарам и искал «зеленое знамя ислама», хотел его купить (!). Представляете, в то время искать такое на советском базаре! Соснора, будучи большим оригиналом, устроил, по сути, своеобразный перформанс, хотя такого понятия в Союзе 70-х тогда еще не существовало. Потом я им объяснил, что это особенный шоир (поэт) – именно этот человек смог наиболее верно перевести стихи Парфи на русский язык, максимально передав их настроение, суть, внутреннее состояние своего собрата. Вот один из переводов Сосноры:

Есть одно слово,

Чистое, как утро,

Как бутон раскрытый,

Как роса на розе.

Как ребенок звонкий,

Как мысль ясная,

Как глаз радость,

Есть слово.

Есть слово

Выше слова «истина»,

Выше истины

Есть слово. Одно.

Ровшанак Искандери, Ташкент