4 марта в Ташкенте состоялась конференция «Перспективы развития судебно-правовой реформы в Республике Узбекистан». Эта встреча представителей независимых общественных объединений с подконтрольными государству правовыми структурами вызвала неоднозначную реакцию независимых правозащитников. Свое мнение о конференции высказал в интервью «Фергане.Ру» и председатель Инициативной группы независимых правозащитников Узбекистана (ИГНПУ) Сурат Икрамов.

- На Востоке есть пословица: «Сколько ни говори «халва» - во рту слаще не станет». То же касается и проводимой в Узбекистане на словах, а не на деле судебно-правовой реформы, которая, в действительности, еще и не начиналась, - считает правозащитник. - Обратимся к фактам: до сих пор в регионах Узбекистана процветает практика закрытых «тайных» судов и вынесение судами санкций на арест без участия адвокатов. Часто на следствия и суды не допускаются адвокаты, нанятые со стороны обвиняемых и подсудимых, и взамен, без их согласия, принудительно привлекаются государственные адвокаты. Да и адвокаты в своем большинстве, лишь дерут деньги и ничего не делают для своих подзащитных. Представителей Международного Комитета Красного креста, находящихся в Ташкенте, не допускают в колонии для расследования фактов пыток осужденных, и так далее.

В судебной системе не проводится никаких реформ, а принимаются лишь дополнения и изменения к статьям Уголовно-процессуального и Гражданско-процессуального Кодексов Республики Узбекистан. Ведь под реформами, в первую очередь, подразумеваются коренные преобразования, которые улучшат всю систему судопроизводства и не дадут возможности судам выносить незаконные приговоры. Но в настоящее время судьи, как правило, не самостоятельны в принятии решений, поскольку существует практика воздействия на них со стороны исполнительной власти.

Говорить сегодня о каких-то свершениях в судебной реформе рано, и предстоит еще очень большая работа для того, чтобы судьи могли выносить справедливые решения. Я часто бываю в судах, где, зная, что человек невиновен, судьи приписывают ему вину, поскольку им это было приказано «сверху».

Фергана.Ру: - Как и в случае с Умидой Ахмедовой?

- Хотя многие суды, как я уже говорил, проходят тайно, суд над Умидой, где говорилось о «клевете» и «оскорблении» узбекского народа, не мог быть закрытым, потому как был показательным. Большинство же судов у нас проходит закрыто, и о многих из них общественность просто не знает. Хотя ни один суд не должен быть «тайным», если это не связано с какими-то государственными или военными секретами. Закрытость суда должна мотивироваться конкретными причинами принятия такого решения.

Между тем, к нам обращаются многочисленные родственники осужденных, которые даже не знают, где проходили суды над их близкими. При этом на обращения в соответствующие инстанции родственники осужденных получают ответ, что этим самым инстанциям ничего о судах не известно. И узнают родственники осужденных о таких процессах от нас, поскольку к нам информация об уже свершившихся «тайных» судах иногда просачивается. Люди иногда даже не знают, за что осужден их сын, брат или муж, к которым не допускают не только родственников, но и адвокатов. И о каком развитии реформ в такой ситуации может идти речь?

Так в разные годы судили тысячи людей, обвиненных в различных преступлениях, связанных с терактами, и по религиозным мотивам. Волна арестов, судов и приговоров прокатилась после взрывов автомашин с взрывчаткой в феврале 1999 года в Ташкенте и после взрывов террористов-смертников в 2004 году. Происходили широкомасштабные аресты и закрытые процессы после андижанских событий в 2005 году, когда тайно судили почти четыре сотни человек, а их близкие до сих пор не знают, где они находятся, не имея на руках даже обвинительных приговоров. И нынешние, проходящие в разных областях Узбекистана, закрытые судебные процессы по делам сотен людей, обвиняемых в посягательстве на Конституционный строй Узбекистана и распространении материалов, представляющих угрозу общественной безопасности, напоминают закрытые суды прошлых лет. Это - страшная ситуация, чем она закончится неизвестно, и об этом нужно говорить.

Следует отметить, что до сих пор нет закона о милиции и силах национальной безопасности, поэтому деятельность этих структур незаконна, в результате чего в стране царит произвол. Обычно в силовых структурах руководство устно дает приказы и указания, которые должны безукоризненно исполняться подчиненными, что, в свою очередь, снимает ответственность и вину с руководителей, поскольку эти приказы нигде письменно не запротоколированы.

В случае принятия законов о силовых структурах у каждого сотрудника существовали бы трудовые договора, где было бы написано, чем должны заниматься работники, которых в настоящее время используют как угодно. Например, следователей посылают в оцепление в ожидании проезда президентского кортежа, оперативных работников отвлекают от их прямых обязанностей – ловить преступников и бороться с криминальными структурами, и по приказу начальства заставляют заниматься делами, не имеющими непосредственного отношения к их работе. Сотрудников правоохранительных органов даже на хлопок отправляют. И не только в качестве надсмотрщиков, но и сборщиков. Понятно, что если бы существовали законы, регламентирующие деятельность МВД и СНБ, такого бы в нашей стране не происходило, и правоохранительные органы занимались бы своими прямыми обязанностями.

А ведь готовый пакет документов по этому вопросу лежит в Олий Мажлисе (парламенте Узбекистана) аж с 2001 года. И вот уже девять лет создаются препятствия для принятия этих законов, наверное, потому, что это кому-то выгодно: таким образом можно управлять громадными силовыми структурами как угодно. Кстати, об этом на вышеупомянутой конференции не было сказано ни слова.

В связи с вышеизложенным считаю, что диалог Экспертной рабочей группы с правительством вряд ли что-то даст, ведь власти просто не заинтересованы в этом. Разговоры об улучшении ситуации с правами человека могут быть обоснованы лишь тогда, когда она действительно улучшается и это видно каждому члену общества, и когда будет хорошо всем, а не только правящей верхушке. Но ведь улучшений-то на самом деле никто не видит, потому как их нет. И если кто-то на местном телевидении рассказывает, что жизнь прекрасна, то это ровным счетом ничего не значит. Я потом у них спрашиваю: «А почему ты именно так сказал?», в ответ: «Меня заставили…» или - «Попросили, сказали, чтобы выступил, иначе плохо будет». Вот и все.

Считаю, что и ЭРГ выполняет аналогичную задачу. Никакие подобные объединения, зная о реальной обстановке в стране, не должны говорить о ней, как об «улучшении ситуации с правами человека». Ведь для этого нужно конкретно показать, что именно улучшилось. Правозащитник - на то и правозащитник, что должен отслеживать, наблюдать случаи нарушения прав человека, а не трубить о мифических улучшениях. Мы, правозащитники, должны говорить правду, а об улучшении, если таковые будут, скажут журналисты, граждане страны, почувствовавшие на себе положительные перемены. Цель же правозащитников – выявлять нарушения прав граждан и защищать их права, но не декларировать и восхвалять якобы имеющиеся сдвиги и позитивные перемены.

И здесь я попросту не вижу самой цели конференции. Какую практическую пользу она принесла? Если бы выступили лидеры правозащитных организаций из разных регионов, которые рассказали бы о реальной ситуации, о том, что там происходит, тогда можно было бы говорить о каких-то результатах.

Получается, что завлекли интересной темой дипломатов, ну и что они получили, потеряв на этом мероприятии несколько часов? С таким же успехом могли бы посмотреть местное телевидение, почитать газеты, пишущие о том, что в нашей стране все хорошо. Дело в том, что все они - советники по политическим вопросам, и главное для них - знать правду о ситуации с правами человека в Узбекистане. А то, что они услышали, на мой взгляд, по большей части им не интересно, да и не нужно, поскольку, посетив это мероприятие, они должны отчитаться перед своими правительствами именно о ситуации с правами человека в Узбекистане. Вот что самое главное и что должна была озвучить эта конференция. Ведь грош цена любым реформам в стране, где не соблюдаются права граждан.

В моем понимании об изменении ситуации с правами человека можно говорить лишь тогда, когда, к примеру, ни один человек в течение года не будет незаконно арестован, когда не будет выявлено ни одного случая пыток, когда милиционеры станут вежливыми, а судьи порядочными. Ведь только в прошлом году десятки судей были осуждены за получение взяток. Вы можете представить, что-либо подобное в какой-нибудь западной стране? О каком «независимом» решении судьи может идти речь, если в одном случае все решают взятки, а в другом – давление сверху, и о какой судебно-правовой реформе можно говорить, пока существуют закрытые суды? Ведь об этом твердим не только мы, но и многие зарубежные газеты, Интернет-агентства.

Можно сказать, что в Узбекистане сейчас наблюдается ухудшение, но никак не улучшение ситуации с правами человека. При этом, декларируя незначительные изменения, происходящие в судебно-правовой сфере, нельзя говорить о них, как о реформах, поскольку любые реформы должны серьезно и кардинально менять к лучшему жизнь общества в целом, чего, к сожалению, у нас пока не наблюдается…