Неожиданные заявления осужденного за причастность к организации взрывов 1999 года в Ташкенте Зайниддина Аскарова, сделанные им на пресс-конференции 26 ноября 2003 года, ошеломили тогда всех присутствующих — как журналистов, так и сотрудников тюрьмы и Службы национальной безопасности Узбекистана (СНБ), вспоминает сотрудничавший тогда с зарубежными СМИ Дмитрий Аляев.

Напомним, пресс-конференцию в «Таштюрьме» организовала СНБ, пригласив корреспондентов узбекских редакций Радио «Свободная Европа»/Радио «Свобода» и «Би-би-си». От Аскарова требовалось опровергнуть появившуюся в Интернете версию о причастности к февральским взрывам властей Узбекистана.

«Я действительно присутствовал на той пресс-конференции Зайниддина Аскарова. Учитывая мой отвратительный узбекский, я бросил самостоятельно переводить его монолог уже на десятой минуте, поэтому сосредоточился на слежении за нормальной работой звукозаписывающей аппаратуры и просто наблюдал за происходящим вокруг», - пишет «Фергане» Дмитрий Аляев.

«Приехав к «Таштюрьме», мы относительно долгое время ждали, когда нас пустят внутрь. Пока мы стояли у ворот, из них то и дело выезжали и въезжали автозаки. Причем это были не привычные всем милицейские «уазики», а бортовые грузовики ГАЗ-52.

После того как формальности были улажены, нас повели на внутреннюю территорию - длинными узкими коридорами, представлявшими собой проходы под открытым небом шириной около метра между двумя высокими заборами, поверх которых была колючая проволока и, я полагаю, «спираль Бруно» (заграждение цилиндрической формы из колючей проволоки или армированной колючей ленты. - Прим. ред.). Дойдя до внутреннего двора тюрьмы, мы вошли в здание и снова попали в коридоры, которые привели нас в комнату, где и была назначена пресс-конференция.

Зайниддин Аскаров - невысокий, очень худой человек, выглядел очень измученным. Ни на кого не смотрел. Когда все расселись, он без всякого выражения стал наговаривать текст, будто заучил его до автоматизма.

Действительно, в какой-то момент один из присутствовавших сотрудников, как мы поняли, СНБ вышел из комнаты, и Аскаров вдруг сразу же стал говорить о невиновности в февральских взрывах 1999 года в Ташкенте Мухаммада Салиха (Салая Мадаминова), и о том, что СНБ Узбекистана знала о готовящихся терактах, но не только не предотвратила их, но и косвенно помогала бомбистам, контролируя все их действия.

Изменение содержания монолога Аскарова вызвало у присутствующих некоторое замешательство. Журналисты замерли. Офицер, представлявший руководство тюрьмы, сидел с непроницаемым лицом, но было видно, что он не очень понимает, что происходит.

Вскоре в комнату вернулся сотрудник СНБ. Он вслушался в речь Аскарова, а затем вскочил со своего места и вышел. Во время всего монолога осужденного он несколько раз входил и выходил из комнаты. Мы поняли, что он постоянно звонил своему руководству, информировал его о происходящем и, скорее всего, получал инструкции.

Поскольку я не вникал в детали разговора, то воспринял происходящее как должное и, разумеется, ничего не боялся. Чего не скажешь о моих узбекских коллегах. Корреспондент узбекской службы Пахлаван, например, сказал, что главное сейчас - поскорее добраться до офиса без приключений и ДТП. Мы ехали на машине и постоянно проверяли, нет ли за нами «хвоста».

По прибытии в офис все стали делать репортажи о пресс-конференции, каждый для своей новостной службы. По реакции центрального офиса в Лондоне я понял, что там не до конца сообразили, о чем идет речь, а может даже - и не очень поверили той информации, которую услышали от нас. Осознали, видимо, позже, когда получили запись полного текста заявления Аскарова и его качественный перевод.

Тем временем напряжение нарастало. В нашем офисе начались непонятные звонки. К телефонам требовали сотрудников, которые когда-нибудь и в какой-нибудь форме общались с представителями СНБ. Мне тоже звонили и предлагали встретиться «срочно в ближайшие тридцать-сорок минут на нейтральной территории».

Мы тут же выработали линию поведения: на все звонки стали отвечать, что лондонское руководство запретило нам покидать территорию офиса, а если у кого-то есть что нам сказать, пусть приезжает непосредственно в офис. Фактически мы морально «забаррикадировались». В итоге в конце дня к нам приехали представители СНБ. Они не стали заходить внутрь, а в дверях передали нашему руководителю свое официальное письмо. После этого ситуация разрядилась.

Кстати, о догадках Дубнова и его параллелях между ташкентскими взрывами и терактами в российских городах.

Я приехал в Россию летом 2004 года. В начале августа мне пришлось столкнуться с местной милицией и проехать в одно из московских ОВД. Там я пообщался с офицером МВД, разговорив его своей напористостью. Ему, видимо, тоже было приятно мило общаться с журналистом, который не относится к нему с предубеждением.

Объясняя ситуацию в московской милиции (взятки, наезды на людей без регистрации, кадровый состав и особенности службы), офицер, в частности, рассказал, что на днях (напомню, это происходило в первых числах августа 2004 года) поступило распоряжение об очередном усилении. По словам офицера, ФСБ получило информацию о том, что на территорию России проникли несколько групп террористов-смертников и боевиков, и в ближайшие месяц-полтора в стране ожидается серия «очень крупных терактов». При этом, как рассказал офицер, в ФСБ есть все данные этих террористов, вплоть до фотороботов, марок и номеров автомобилей и подробных схем их передвижения. Однако, по словам собеседника, ФСБ почему-то, по непонятным для него причинам их не ловит, а вместо этого рассылает отделениям милиции рекомендации «усилить бдительность вплоть до введения казарменного положения».

Надо ли говорить, что об этом разговоре я вспомнил, когда в середине августа были взорваны два самолета (ростовский и волгоградский), а в начале сентября захвачена школа в Беслане».

Дмитрий Аляев

Международное информационное агентство «Фергана»