После землетрясения, произошедшего в Ташкенте 26 апреля 1966 года, облик узбекской столицы сильно изменился. Основательно разрушенный город был восстановлен всего за три с половиной года благодаря архитекторам, строителям и военным, прибывшим из всех союзных республик. Одним из самых значимых участников восстановления узбекской столицы был Андрей Косинский – известный архитектор, который приехал в этот город по заданию Моспроекта на два года и прожил там четырнадцать лет. По его проектам возведены здания, во многом определившие стиль Ташкента. О своих проектах, разработанных для этого узбекского города, Андрей Станиславович рассказал на ХIХ Венском Архитектурном конгрессе «Советский модернизм 1955-1991. Неизвестные истории», прошедшем 24 ноября 2012 года. Его доклад «Моя работа в Ташкенте в 1966-1980 годах» предлагаем вниманию читателей «Ферганы».

Публикация приурочена к 50-летию ташкентского землетрясения. Все материалы по теме в рубрике «Ташкентское землетрясение».

* * *

«В 1954 году я окончил Московский архитектурный институт. В 1954 году состоялось Всесоюзное совещание строителей и «сталинский вампир» в одночасье рухнул. Осенью 1955 года решением правительства страны над советской архитектурой сильным хлопком вторично, после 20-х годов, раскрылся зонт модернизма и мгновенно началось неудержимое «освоение зарубежного опыта».

Сразу же делегация крупнейших чиновников от архитектуры отправилась в США перенимать опыт строительства. Столы проектировщиков тут же заполнились «клеточками» Миес ван дер Роэ, круглыми, с арочной перемычкой внутри, окнами Луиса Кана, пятью рецептами Корбюзье, полным набором парниковых покрытий и уступчатых стен японского метаболизма.

Основным источником вдохновения для советского архитектора стал иностранный журнал. И для меня - тоже.

Первые мои самостоятельные проекты относительно крупных московских построек относятся к началу 60-х годов прошлого столетия. Это были следующие объекты: научный институт ЦНИИТМАШ, проект - 1960 год, строительство – 1961-1966 годы; административно-лабораторный корпус завода имени Лихачева, проект - 1962 год, строительство – 1963-1970 годы; высшее учебное заведение автостроителей «ВТУЗ завода им. Лихачева», проект - 1964 год, строительство – 1965-1972 годы. Тогда же был разработан проект застройки одной из сложнейших московских площадей – Таганской, к сожалению (или к счастью?) нереализованный.

Андрей Косинский (в центре) на ХIХ Венском Архитектурном конгрессе. Фото из блога А.Косинского

Эти работы дали необходимый проектно-строительный опыт, но за общепринятые тогда рамки не выходили. Больше того, всякие выдумки запрещались. Административный корпус ЗИЛа нам не позволили сделать золотым кристаллом из солнцезащитного стекла: тогда подобного прецедента еще не было. Хотя при первых натурных прикидках это выглядело ошеломительно!

6 июня 1966 года по командировке Мосгорисполкома я уехал на два года в Ташкент для помощи в восстановлении города, разрушенного землетрясением 1966 года. И проработал там 14 лет.

Ташкент перевернул все мои представления об архитектуре.

Вдумайтесь! Девятибалльная сейсмика! Просадочные, лессовые грунты! Изуверский климат: летом температура воздуха часто превышает 50 градусов. Перейдя улицу, можно получить годовую норму солнечной радиации. В открытом грунте выпекаются яйца! Зелени крайне мало. Уже в мае она выгорает и становится серой от пыли! Зима, напротив, сырая, промозглая, простудная. И в этой ситуации там строятся кирпичные и панельные четырехэтажные жилые дома по среднеевропейским советским нормативам. Температура воздуха в перегревный период в жилых помещениях достигает 32 градусов! Традиционный быт не укладывается в рамки современных микрорайонов, он им прямо противопоказан. Естественно, местное население с крайней неохотой туда переселяется.

Проекты здания научного института ЦНИИТМАШ и Таганской площади в Москве. Фото из блога А.Косинского

Вместе с тем перед глазами - старый город.

Да! Там нет канализации. За водой надо ходить к колонке. Стены из самана. Но как же прекрасен микроклимат этого коллективного жилья, с его арыками, чайханами, тенистыми двориками, увитыми виноградом, с карагачами в жилых дворах, где живут семейные кланы в оптимальном климатическом и социальном комфорте при очень высокой плотности населения.

Как же здесь работать? Где искать архитектуру? В нормативах? В архитектурной периодике? В архаике? В стилизациях?

В 1967-69 годах мне вместе с учениками-сотрудниками пришлось разрабатывать проект застройки общественного центра крупного Чиланзарского района Ташкента, возводимого на свободных территориях. Градостроительная ситуация этого места - на трассе со стороны въезда в город из Бухары и Самарканда, - требовала размещения здесь своеобразного «минарета», некоей высотной доминанты, фиксирующей этот большой район в системе города.

Но!

Административно-лабораторный корпус завода им Лихачева. Фото из блога А.Косинского

Строить дома в девятибалльной сейсмике выше четырех этажей тогда запрещалось. За разрешением на девятиэтажный дом надо было ехать в Москву. А здесь надо было не менее 20 этажей. Мертвое дело!

И тогда родился проект недопустимо высокого в девятибалльной сейсмике и на просадочном грунте здания 22-этажной гостиницы, здания, целиком оторванного от грунта прослойкой воды, своеобразного «дома-поплавка», комбинации из детской игрушки «ванька-встанька» с пароходом, вошедшим в док, центрично уравновешенного, с гигантским внутренним атриумом, с низким центром тяжести. Это здание, нечувствительное ни к каким сейсмическим толчкам, весом в 75 тысяч тонн, удерживалось на плаву прослойкой воды толщиной два метра. Несколько позже подобные атриумы, будучи реализованными в США, а позже и у нас, получат названия «портмановских».

Запроектированные на фасадах солнцерезы позволяли в летний зной укрывать здание целиком в тень, а в зимний холод раскрывать его навстречу солнцу, получив с северной стороны даже некие зеркальные солнцезахваты. Родилась новая, цельная, вполне уместная, вне всяких стилизаций и заимствований, современная, как будто, национальная форма.

ВТУЗ завода имени Лихачева. Фото из блога А.Косинского

Расчеты показывали, что стоимость такого сооружения будет не выше средней стоимости аналогичного 20-этажного дома. Однако тогда общество еще не было готово к восприятию подобного решения. Лишь через 30 с лишним лет Фостер построил в Лондоне внешне нечто похожее. И в последнее время появились проекты плавающих домов в Америке.

Нормативные солнцезащитные системы того времени были несложны. С юга – горизонтальные козырьки, с востока и запада – вертикальные, раскрытые на север, солнцезащитные ребра - экраны. Горизонтальные козырьки дают летом нужную тень, открывая окна зимой. Восточные и западные устройства наглухо убирают солнце из помещений равно и летом (что хорошо), и зимой (что плохо). Коробчатые системы промежуточных румбов целиком от солнца дома не затеняют, создавая в помещениях раздражающую светотеневую рябь.

Таким архитектор видел Чиланзарский район Ташкента. Фото из блога А.Косинского

Меридиональное расположение огромного протяженного крупнопанельного 500-квартирного жилого дома вдоль улицы Богдана Хмельницкого в Ташкенте требовало с уличной западной стороны соответствующей солнечной защиты. В июне-июле эта защита после обеда должна была нагреваться до +80-90 градусов, превращая дом в парник. Так строить дом было нельзя!

Однако решение было найдено. Вертикальные железобетонные экраны западной стены были вопреки всем нормам и правилам раскрыты на южную, солнечную сторону! Но рассчитаны так, что летнее западное солнце (угол стояния 72°) не попадало на стены и в окна, в то время, как зимнее солнце (угол стояния 26°), проходя мимо солнцерезов в жилые помещения, достигало задней стены западных комнат. Летний нагрев экранов до тех самых +90° вызывал вдоль них сильный конвекционный вертикальный ток воздуха, который протягивал сквозь комнаты относительно прохладный воздух из подвала и с восточной уже немного охлажденной стороны дома создавал комфортное ощущение легкого ветерка.

Решение для дома на 500 квартир. Фото из блога А.Косинского

Московские коллеги, которым я показывал этот дом, не верили, что в нем нет кондиционеров. В интернете и сейчас можно найти свидетелей тому среди жильцов. Температура западных комнат в этом девятиэтажном доме была в перегревный период на 5-6 градусов ниже, чем в южных комнатах четырехэтажного кирпичного дома с необходимой солнцезащитой, в котором я тогда жил. А там каждый градус на вес золота.

И последнее: баня - хаммом - «потеющий дом».

Восточные бани, бани жаркого климата, потомки римских терм - прохладные. В них нет плавательных бассейнов, нет горячих парных. Мыльные представляют цепь помещений с постепенным поднятием температуры от +25° в раздевальных и при входе в мыльные помещения и до +40° в самой горячей мыльной. Пол и суфы – мраморные скамьи и диваны для мытья и массажа - обогреваются снизу, из подвала. Их температура на 10 градусов выше температуры воздуха. Прогретое на такой суфе (+50°) тело с радостью принимает восточный массаж в центральном подкупольном мыльном зале при средней (в ряду мыльных) температуре воздуха. Помещения для релаксации при уличной температуре +50° - прохладные, те же 25 градусов. Там – чай со сладостями. Как же это достигалось в традиционных постройках?

До ХХ века бани-хаммомы заглублялись в грунт на два-три метра. Перекрытые куполами мыльные помещения для теплоизоляции засыпались землей. Для освещения в куполах оставлялись небольшие круглые отверстия. Отопление решалось через подвал, пол и каменные лежанки – «суфы». Под дальним мыльным помещением размещался очаг. Над ним - котел с горячей водой. Продукты горения выбрасывались в воздух через подвал и вытяжную трубу с противоположного конца здания: чем дальше от котла, тем прохладнее. Грязные сточные воды удалялись вдоль стен при помощи открытых гидролотков – своеобразных арыков: сквозь горячий подвал вывести их наружу было невозможно. Очень мало света. Очень грязная вода. Скользкие мокрые стены.

Очевидно, что так строить было нельзя.

Эскиз бани (хаммом) в Ташкенте. Фото из блога А.Косинского

Здесь пришел на память древний опыт сохранения прохлады воды на открытой жаре. Воду оставляли в неполивных керамических сосудах – «хумах» – прямо на открытом солнце! Вода испарялась сквозь поры, оставляя сосуд слегка влажным. Он как бы «потел», и за счет испарения оставлял воду прохладной. В бане был применен тот же прием. Гидроизоляции в керамике куполов и сводов не было. Это позволило за счет испарения воды сквозь поры покрытий получить необходимые температуры различных мыльных.

Для прогрева была применена газовая огневоздушная пушка, размещенная в центре нагрузок. Продукты сгорания удалялись через керамические трубы, расположенные на разной глубине в керамзите над железобетонным перекрытием подвала, обогревая полы и суфы. Сточные воды уходили через подвал.

Получилась ли архитектура хаммома «национальной»?

В связи с ее обликом меня много упрекали в «некритическом заимствовании элементов архитектуры прошлого», «архаизме», «подражательстве», «откровенной стилизации» и многих других грехах. Положа руку на сердце, могу сказать: никаких заимствований и стилизаций там нет. Более того, для меня этот проект был своего рода протестом против всех местных традиций. Архитектура Востока – интерьерна. Снаружи - только заборы (дувалы), глухие стены домов и резные входы – пештаки, ворота или двери. Улицы перекрыты от солнца тростником. Вся фантастика арок, решеток, орнаментов, куполов, керамики и так далее, как правило, видна только изнутри! Азия не знала сводов (они не выносят сейсмику). Азия не знала плоских куполов – вспомните купола Шер Дор. В этой постройке вся традиционная архитектура Азии оказалась как бы вывернутой наизнанку, обращенной фасадами к улице, став современным ответом времени на зов места.

Баня в Ташкенте

Открытие бани превратилось в общенародный праздник, с освящением (!), жертвенными баранами, пловом на всю окрестность.

В 1975-79 годах в Ташгипрогоре силами четырех проектных мастерских под единым руководством была выполнена огромная работа: восемь проектов по реконструкции всей старогородской территории Ташкента, и в их числе - экспериментального проекта микрорайона «Калькауз».

К этому времени за плечами коллектива моих учеников и коллег уже был ряд работ, из которых стало понятно, что поиск современных решений лежит не в глобальных архитектурных стилях, не в архитектурной периодике, не в архитектурной моде, но в точных ориентирующих пространственно-временных факторах конкретного места строительства, которые надо познать, пережить, и правильно претворить в архитектуре, глядя на нее, как бы, со стороны.

С этим мы и взялись за работу.

Сразу после землетрясения в 1966 году силами союзных республик началась спешная замена старых многоэтажных домов новыми, более сейсмостойкими. Когда же впопыхах снесли часть территории старого города и на ее месте выстроили квартал из девятиэтажных домов, то оказалось, что в них невозможно расселить все семьи из снесенных, в основном, одноэтажных домов.

Уже в самом начале работы стало понятно, что придется решать буквально все проблемы, существующие в современной архитектуре. Все! И еще одну: как быть с саманной, крайне недолговечной традиционной застройкой? Сохранять? Заменять? Чем? Как?

Два года ушло на обследование всей территории, знакомство с ее бытом, желаниями населения, состоянием и ценностью жилых образований и памятников. Собранный предпроектный материал лег в основу длительного проектного поиска.

Со временем все решения были найдены. Была предложена градостроительная возможность климатопреобразования городской среды, - за счет елико возможного удержания внутри нее утренней горной прохлады, разницы температур солнечных и теневых сторон домов и улиц, вертикального обводнения и озеленения домов, по мере возможности сохранения, а где-то и восстановления исторической топографии, отказа от общепринятых городских районов, микрорайонов, от трехступенчатого бытового и торгового обслуживания, иная разбивка улиц и трасс, иная система транспорта и т.д., и т.п.

Это потребовало разработки на уровне эскизов практически всех жилых и общественных зданий и не в одном варианте. Таким образом на проектном уровне была показана возможность создания при средней четырехэтажной застройке плотности населения, превосходящей ту же плотность для 20 этажей! И это - при значительном повышении комфорта и уровня жизни.

Проект микрорайона «Калькауз». Фото из блога А.Косинского

Проект был рассмотрен и согласован на всех уровнях, включая московский. И утвержден.

Утвержден и забыт!

Лет 10-20 тому назад в российских городах начали постепенно приходить, во многом, к тому, что было найдено в той работе в 1974-78 годах в Старом Ташкенте. Хотя она до сих пор остается мало кому известной.

В 1983 году тема пространственно-временного генезиса архитектурной формы вместе с проектными работами ташкентского периода была доложена и получила высокую поддержку (золотую медаль) всемирного биеннале архитектуры «Интерарх-83».

В 1984 году была защищена диссертация на тему «Архитектурная форма в зависимости от факторов места и времени на примере авторских работ 1966-1980 годов». Суть этой диссертации вот в чем.

В то время понятие «гения места» - Genius Loci - еще не очень проникло в наше общество. Тем не менее, уже в начале 70-х годов я и мои ученики начали понимать, что загадка современной архитектурной формы лежит отнюдь не в средствах массовых коммуникаций, не под господствующим сегодня зонтом модернизма, функционализма или интернационального стиля, не в классике, не в заимствовании традиционных архитектурных форм или стилей, но в глубинных ориентирующих посылах того самого «Loci» - места, и технических возможностей общества своего времени. Работа «в стилях» - не творчество, всего лишь более или менее искусная комбинаторика.

Улица Б.Хмельницкого в Ташкенте – по проекту А.Косинского. Фото с сайта «Фергана»

«Стиль» - это не более чем мода, пусть даже самая высокая. Понятие стиля возникает на послетворческом уровне вторичной работы «по образцам». Художник (креатор) в принципе непредсказуем. Он находит то, что до него другие не знали. Он не следует вкусам - он создает их. Стиль, моду создают последователи - мастера. Именно поэтому стили преходящи, а шедевры вечны.

Бесконечно количество факторов, лежащих в основе архитектурной формы. Среди них основополагающие - пространство и время ее создания. Земля - Мать архитектуры. Ее отец – Время. Архитектор лишь посредник между ними. Его задача: соединить воедино дух и веления места с интеллектом и знаниями современного ему общества. Главная задача архитектора – не «организация пространства», но организованность в нем, со всем его богатством, какое бы оно не было. Путь конвергенции природы, созданной Богом, и архитектуры, создаваемой Человеком, неизбежен. Их континуум уже вырисовывается. «Обусловленное» формообразование» непременно должно привести к возникновению форм, порой неожиданных, но в основе объективных и потому точных.

Дом с решетками по проекту А.Косинского. Фото с сайта «Фергана»

Так чем же я со своими учениками занимался те почти 15 лет? Не знаю. Модернистом я быть перестал, в постмодернисты не вышел. Наверное, поэтому в современной архитектуре меня как бы не существует. Может, это было некое архитектурное диссидентство? И именно потому баню снесли, а улицу Хмельницкого обезобразили, приведя к общему знаменателю? Как бы то ни было, не лезу я ни под какой зонт. Не я один. Ни Райт, ни Гауди тоже ни под какие зонты не лезли. Тем и утешаюсь.

Хотя по-прежнему нахожу, теперь уже в интернете, очередные «сомнения», которые вызывают мои работы и публикации 30-летней давности у многих моих коллег.

Архитектор Андрей Косинский, 86 лет, январь 2015 года. Фото Елены Несмеяновой с сайта Тhebestofrussia.ru

Но бывает и такое. Это - слово о наших работах тех лет крупнейшего историка и теоретика архитектуры модернизма академика С.О.Хан-Магомедова, далеко не сразу понявшего и принявшего эти работы: «Рассуждая как теоретик и экспериментируя как практик, А.Косинский выработал оригинальную творческую концепцию формообразования, в основу которой положил зависимость формы от факторов места и времени и последовательно проводит ее в своих публикациях и проектах. Можно полемизировать с отдельными творческими положениями этой концепции, но нельзя не признать, что мы имеем дело с внутренне непротиворечивой, выстраданной автором концепцией, без которой сейчас уже невозможно представить себе архитектуру 70-80 годов».

Светлая память Вам, Селим Омарович!»

* * *

Интереснейшее интервью Андрея Косинского в трех частях, данное «Фергане» в 2006 году, можно прочитать здесь, здесь здесь

Международное информационное агентство «Фергана»