Ее безмерно уважали и к концу жизни за глаза стали называть «бабкой» - сказать такое «в глаза» было немыслимо. Галина Анатольевна Пугаченкова – легенда среднеазиатской и советской археологической науки, основоположник истории искусств Средней Азии – не позволяла в общении ни грамма амикошонства. Всегда подтянута, всегда элегантна, даже в археологических экспедициях. Она придумала и построила свою жизнь так, как желала, используя любые случайности или неприятности как необходимые противовесы или опоры – по первому образованию Галина Анатольевна была архитектором.

О трудоспособности Галины Анатольевны ходили легенды. О ее жесткости и заточенности на достижение цели, причем порой любыми средствами – тоже. Хотя внешне академик Пугаченкова всегда оставалась радушна, корректна, спокойна и доброжелательна.

7 февраля 2010 года Галине Анатольевне Пугаченковой исполнилось бы 95 лет, а 18 февраля исполняется три года, как этой великой женщины не стало. О женщине, без которой немыслима история среднеазиатской – и мировой - археологической науки, мы попросили рассказать человека, который был близко знаком с Галиной Анатольевной, был вхож в ее дом и участвовал в ее экспедициях – доктора искусствоведения, заместителя директора российского Музея Востока Тиграна Мкртычева.

Я был одним из учеников Галины Анатольевны – впрочем, нужно сказать, что у нее было очень много учеников. Не было темы в истории искусства Средней Азии, которую бы не знала и где бы «не отметилась» Галина Анатольевна: широта ее знаний и системность мышления поражает. Она занималась историей искусств от эпохи эллинизма, примерно с третьего века до нашей эры, до XVI века, до Тимуридов. Пугаченкова могла «вести» практически любую тему. Некоторые историки, археологи, искусствоведы упрекали ее и в отсутствии конкретики, и даже в фактических неточностях – да, это все иногда встречалось в ее книгах. Но те, кто замечал эти ошибки, были узкими специалистами, которые занимались только своим периодом истории искусства, - а Галина Анатольевна умела увидеть историю в развитии. Широта эрудиции, системное мышление и общая высокая культура позволяла ей описывать динамику процесса, видеть исходные точки и вектор движения, и это чрезвычайно важно. У нее был дар выстраивать отдельные факты в логические и продолжительные цепочки, она обладала потрясающей научной интуицией.

К тому же она много читала, в том числе на французском и английском языках. О ее трудоспособности ходили легенды. Мне иногда кажется, Пугаченкова не оставила без внимания ни одной темы, ни одного научного поворота, который может существовать в истории искусств Средней Азии. Свод ее работ – как «Библия», где сказано обо всем, пусть кратко, пусть лишь упоминанием или намеком. Но – обо всем. И поэтому Пугаченкова – великая. Она и ее давний друг и соавтор Лазарь Израилевич Ремпель дали миру историю искусств Средней Азии, они ее написали и выстроили. А все фактические неточности – это частности, которые исправляются последователями и учениками.

Пугаченкова – явление в науке, это целая эпоха, причем блестящая эпоха, которая принесла понимание того, насколько велико значение археологии в истории искусства.

Она была прекрасным редактором, читала быстро – и умела дать важные структурные замечания. Она дала возможность появиться большому числу специалистов. Пугаченкова не раздавала идеи, не раздавала материалы для работы – но она умела определить направление, в котором нужно работать, и практически всегда безошибочно.

Пугаченкова собрала роскошную библиотеку, по тем временам такой библиотеки не то что в Ташкенте – в Москве и Питере ни у кого не было. И некоторым ее ученикам разрешалось работать в этой домашней библиотеке. Ты приходил, садился – все стены в книжных стеллажах, до потолка, - тебе показывали, на каких полках стоят тома, которые тебя могут интересовать, - и оставляли на несколько часов поработать.

Женщина-легенда

Галина Анатольевна Пугаченкова была первым оппонентом на моей защите кандидатской диссертации, Лазарь Израилевич Ремпель – научным руководителем. Я был вхож в ее дом и подолгу там бывал, ездил под началом Галины Анатольевны в археологические экспедиции… Но утверждать, что я очень хорошо знал Пугаченкову, не могу: Галина Анатольевна была человеком закрытым. Внешне она была всегда очень радушна, доброжелательна и корректна, но чего ей это стоило (и стоило ли чего-либо) – сказать трудно, Галина Анатольевна постоянно следила за речью, своими жестами и даже за выражением лица. Она была очень сильным человеком и, видимо, довольно непростым в частном общении. Но мы, ее ученики, этого не чувствовали – мы всегда могли обратиться к ней с вопросом, попросить посмотреть рукопись, поработать в библиотеке.

Она всегда была тщательно и элегантно одета, даже в археологических экспедициях. Ее наряды были темой номер один среди археологов, которые традиционно иначе относятся к собственной одежде. Пугаченкова любила вечерние платья, стильные костюмы, дома они пили вино из бокалов венецианского стекла, и я вообще не помню ее без макияжа, хотя бы легкого. Даже в экспедиции, на жаре, в песках. Даже когда она была уже немолодой женщиной. Помню, как зашел ее навестить – Пугаченкова сломала ногу. Галина Анатольевна полулежала на диванчике в своей комнате, нога прикрыта пледом. И при этом она была красиво одета, причесана, легкий макияж – и пишущая машинка на коленях. Она принимала визитеров, а в перерывах продолжала работать.

Платья и костюмы она привозила из Европы, куда часто выезжала с лекциями или на семинары. Видимо, оттуда же было и венецианское стекло – врать не буду, не знаю, но думаю, что эти бокалы не были «фамильной ценностью». После войны можно было достать много красивых трофейных вещей.

Но Пугаченкова создавала свой дом как оазис академической и аристократической культуры. Я помню, как вечером пришел к ней в день ее семидесятилетия. Пугаченкова была в вечернем платье с открытой спиной… И это было красиво! Она всегда за собой следила, у нее была прекрасная фигура, и если в семьдесят лет эта женщина открывала спину – то только потому, что точно знала, что может себе это позволить. Она не была человеком внезапного порыва.

Интересно проходили ее дни рождения. Каждый год 7 февраля двери ее дома были открыты – все приходили поздравлять. Море учеников и учениц, все, кто мало-мальски занимался или соприкасался с историей искусства, так или иначе был знаком с Пугаченковой. Баба Шура – домработница Пугаченковой, которая жила у них долгие годы, до самой смерти, - пекла фантастически вкусные пироги. Все приглашенные дамы приходили с выпечкой, домашними салатами и разными вкусностями, и целый день в доме работала «команда», которая накрывала на стол и следила, чтобы еда не заканчивалась. Эта же команда определяла, когда тебе приходить: каждый был зван к определенному часу, иначе в большой, но не огромной квартире случилось бы столпотворение. Например, говорили: «Вы приглашены с 14 до 15…» Хозяйка, празднично одетая, целый день находилась за столом, шутила с гостями, поднимала бокал… Это был фейерверк энергии, веселья… И только к вечеру, когда поток иссякал, приходили самые близкие. Узкий круг.

Пугаченкова очень много читала. С ней можно было обсудить все новинки, которые печатались в «толстых» литературных журналах – но при этом, скорее всего, она не читала самиздат. Хотя до Ташкента он доходил, конечно. Но он ее, скажем так, не интересовал. Это было «не ее». Она не была яростной коммунисткой, прекрасно понимала, что происходит вокруг – но занималась своим делом, которое имело для нее первостепенное значение.

Характер у нее был – железный. И она никого не боялась.

Однажды один из директоров Института искусствознания в Ташкенте официально запретил женщинам появляться на работе в брюках. И первая, кто пришла в брючном костюме, была Пугаченкова. На следующий день после запрета. И ей никто не посмел ничего сказать. И после этого женщины продолжили ходить на работу в брюках. Может быть, этот нелепый указ был потом, задним числом, отменен.

Я работал у нее в археологической экспедиции. Я был молод, вокруг – девушки… Экспедиция вообще располагает к неформальному общению, скажем так… И Пугаченкова осекла все мои игры одной фразой: «Тигран, вы повторяете свои шутки». И все, я пропал… На нее «вольный воздух» экспедиций не действовал, она всегда держала дистанцию.

Начало

С 1930-х годов Пугаченкова, будучи обыкновенным архитектором, начала работать под началом знаменитого Михаила Евгеньевича Массона, делала архитектурные обмеры памятников Самарканда и Бухары. После войны вопрос сохранения и изучения этих памятников уже стоял на серьезном уровне, мировая наука серьезно изучала мусульманскую архитектуру, и советская наука хорошо двигалась в этом направлении.

Массон был прекрасным организатором науки, необыкновенно пробивным человеком. Он говорил и думал о себе как о человеке, «который делает среднеазиатскую археологию». Он сам создал о себе этот миф – и этот миф до сих пор жив, хотя Массон ведь не был даже профессиональным археологом, он получил «доктора археологии» по совокупности, после того, как под Термезом нашел Айртамское буддийское святилище в 1932 году. Эта находка прозвучала тогда очень мощно – в 1935 году в Ленинграде проходил Третий международный конгресс по иранскому искусству и археологии, и советское востоковедение впервые на этом конгрессе продемонстрировало миру свои достижения. И эти достижения были приняты с восторгом.

Можно сказать, что Галина Анатольевна, оказавшись рядом с Михаилом Евгеньевичем, нашла свою судьбу. Она сначала стала его ученицей, потом – женой, и долгие годы оставалась его верным помощником. А если ты находишься рядом и помогаешь человеку, «который создал среднеазиатскую археологию», то ты, естественно, оказываешься в фарватере всех основных находок, ты – в мейнстриме археологической науки Средней Азии.

В 1946 году Михаил Массон создает Южно-Туркменскую археологическую комплексную экспедицию (ЮТАКЭ). В Средней Азии работало две крупных экспедиции, одна работала в Хорезме под руководством Сергея Павловича Толстого, а вторая – ЮТАКЭ – проводила масштабные раскопки на территории Туркмении. И во время этих раскопок на Старой Нисе, в 1948 году, был найдены уникальные ритоны. Найдены они были не Галиной Анатольевной Пугаченковой и не Михаилом Евгеньевичем Массоном. Ритоны были найдены Еленой Абрамовной Давидович, женой Бориса Анатольевича Литвинского («Фергана.Ру» писала об истории этой находки).

Но Пугаченкова мгновенно поняла, какого уровня эта находка. Мы не знаем, что именно там произошло, можно только реконструировать историю, но факт остается фактом – Давидович и Литвинский, открывшие ритоны, были «отодвинуты» в сторону, и ритонами занялась Пугаченкова.

Галина Анатольевна, как я уже говорил, была красивая женщина – достаточно взглянуть на ее фотографии. А Михаил Евгеньевич, ее муж, был, скажем так, человек грубоватый. И «фараонистый». И эта фараонистость проявлялась во всем, в том числе и в его отношении к женщинам.

В одной из экспедиций ЮТАКЭ в Мерве рядом с Пугаченковой и Массоном оказался Лазарь Израилевич Ремпель – искусствовед-архитектор, ссыльный, человек гораздо более светский и интересный, чем Массон. Ремпелю, как ссыльному, было запрещено работать на постоянной основе, но он мог наниматься в экспедиции, где подрабатывал фотографом. И молва рассказывает, что в какой-то момент Массон выгнал Ремпеля из экспедиции – поговаривали, что за роман с Пугаченковой. Был ли роман – мы знать не можем, но дружба между Галиной Анатольевной и Лазарем Израилевичем сохранилась с тех пор на долгие годы. В конце сороковых, когда в стране вновь начали закручивать гайки, Ремпель был выслан из Самарканда в Джамбул – и между ним и Пугаченковой завязалась переписка.

Они переписывались обо всем, в том числе и о ниссийских ритонах. Она писала ему свои размышления, он отвечал. У Ремпеля было иное, искусствоведческое, образование, а не архитектурное, как у Пугаченковой, он имел возможность более широкого осмысления материала. Массон же не занимался научным осмыслением, его больше занимали описания: длина, ширина… В результате из переписки Ремпеля и Пугаченковой родилась книга, монография о ритонах, - и кажется, публикация ниссийских ритонов стала первым серьезным искусствоведческим трудом Галины Анатольевны.

Естественный отбор

А дальше Пугаченкова поступает очень мудро и дальновидно. В Ташкенте был очень интересный Институт искусствознания, который занимался всем: от театра до изобразительного искусства. И она создает в этом институте отдел, кажется, истории искусств, и при этом отделе - специальную археологическую экспедицию, которая носила название «искусствоведческой». И задачей этой экспедиции была реконструкция истории искусства Узбекистана. Экспедиция же Массона оставалась просто археологической, которая собирала информацию для исторической реконструкции.

И «искусствоведческая» экспедиция Пугаченковой оказалась фантастически удачливой. Пугаченкова работала с людьми, которые находили потрясающие вещи, принесшие экспедиции заслуженную славу, - например, находка на Дальверзинтепе золотого клада – 34 килограмма золота. Ходили даже слухи, что если Галина Анатольевна, увидев, что какой-либо памятник достаточно перспективен, могла слегка «отодвинуть» тех, кто на этих раскопках работал изначально. Она было очень жестким человеком, и выстраивала экспедицию «под себя». Но при этом она была «локомотивом» - уже она, а не Массон, - на нее (и с ней) работали талантливые люди. Например, среди ее учеников и последователей - Эдвард Ртвеладзе, ученый с мировым именем, доктор искусствоведения, действительный член Академии наук и Академии художеств Узбекистана... Экспедиция Пугаченковой пользовалась серьезной поддержкой республиканского руководства.

И удачливость экспедиции (или искусный отбор объектов) позволили Пугаченковой создать при Институте искусствознания великолепный музей археологии, который не уступал никакому государственному музею Узбекистана, а в чем-то и превосходил их. А Институт искусствознания стал даже значимей, чем Институт археологии.

Конечно, Пугаченкова шла в мейнстриме, и все наиболее значимые находки оказывались связаны с ее именем. Но и другим, работающим рядом с ней, хватало и работы, и славы – при Пугаченковой археология стала абсолютно значимым направлением в истории искусства.

Финал

В самом конце советской эпохи Пугаченкова вдруг оказалась не нужна Узбекистану. Она была человек принципиальный, и в последние годы у нее начались столкновения с теми, кто занимался реставрацией памятников. Дело в том, что реставрация требует очень больших денег, это огромные сметы, но если ты, реставрируя, будешь соблюдать все нормы и требования, то ничего не заработаешь. Пугаченкова, разумеется, не лезла в сметы, но сталкиваясь с реставрационными проектами, вникала в суть и заявляла, что все нужно делать «не так». Ее выступления мешали, начались конфликты.

Когда рухнул Союз, она осталась жить в Ташкенте. Если бы российские власти предложили ей, ученому с мировым именем, легенде отечественной науки, переехать в Москву или Петербург – может быть, она бы и согласилась, тем более что младшая дочь Пугаченковой живет в Подмосковье. Но насколько я знаю, таких предложений не поступало, и Галина Анатольевна осталась доживать свой век в Ташкенте.

Несмотря на старания состарившихся учеников и их желание помочь, последние годы в доме Пугаченковой жили случайные люди, которые должны были заботиться о двух пожилых женщинах: Шуре и Галине Анатольевне. После того, как Шура умерла, Галина Анатольевна оказалась во власти случайных людей, намерения у которых, как мне кажется, были не всегда благие. И эти люди превращали жизнь пожилого человека почти в кошмар.

Наконец, в какой-то момент Пугаченкова продала свою академическую квартиру, куда делась библиотека – я не знаю. А старший сын Галины Анатольевны (у Пугаченковой было два сына и дочь) перевез мать к себе в коттедж, где она и жила последние годы.

…Археологи Борис Литвинский и Елена Давидович написали историю Средней Азии с точки зрения исторического процесса. Искусствоведы и археологи Галина Пугаченкова и Лазарь Ремпель написали историю Средней Азии с точки зрения развития искусства. Их книга «Искусство Узбекистана», за которую они получили госпремию, - это классика. После выхода этой книги Пугаченкова стала академиком. Да и Ремпель стал бы, если бы не был евреем…

Сейчас эта книга стала библиографической редкостью, но с момента ее написания многое изменилось, появились новые археологические данные. И хорошо бы сегодня переписать эту монографию, немного ее подкорректировав, и посвятить книгу памяти Пугаченковой и Ремпеля. И это – серьезная научная задача, которая стоит сегодня перед учениками Галины Анатольевны и Лазаря Израилевича.

Записала Мария Яновская