Как это было: после всего сказанного об Андижане остается верить только очевидцам
Все материалы о событиях в Андижане в 2005 году — в специальной рубрике «Ферганы»
Завтра – два месяца со дня «андижанских событий»... Слишком много в этой истории осталось неясного, несмотря на громкие заявления, звучащие с высоких трибун международных саммитов и из уст «информированных» политологов и «экспертов». Больше всего не хотелось бы, чтобы правда о происшедшем постепенно растворилась под грудой неточностей и откровенной лжи. Мы намерены возвращаться к теме пятницы, 13 мая постоянно. Мы готовы предоставить слово всем, кто был в Андижане и видел все своими глазами. По отдельным фрагментам тех дней можно прояснить всю картину в целом, и попытаться понять: что же там все-таки произошло?.. Сегодня мы публикуем некоторые ранее неизвестные подробности. Рассказывает собственный корреспондент агентства «Фергана.Ру» Алексей Волосевич, оказавшийся в Андижане за день до известных событий и пробывший там почти две недели. Рассказ журналиста сопровождают ссылки на его сообщения для «Ферганы.Ру» и других СМИ.
Четверг, последний мирный день
Вечером 11 мая мне позвонил Шамиль Байгин, корреспондент информационного агентства "Рейтер" в Узбекистане, и предложил за компанию с ним съездить в Андижан, где подходил к концу тянувшийся несколько месяцев процесс по делу так называемой "Акромии". Слушания завершились в среду, а вынесение приговора было отложено на неопределенный срок. "Съездим туда на несколько часов, посмотрим, что происходит, и к вечеру назад вернемся", - говорил Шамиль.
За делом "Акромии" я следил по сообщениям в Интернете. Двадцати трем андижанским предпринимателям инкриминировался стандартный набор политических статей: экстремистская деятельность, посягательство на конституционный строй и т.д. Необычным здесь было то, что все они обвинялись в участии в неизвестной доселе религиозно-экстремистской организации "Акромия", якобы созданной Акромом Юлдашевым, вот уже шесть лет не покидающим тюремных стен.
Само собой разумеется, что контролируемая государством узбекистанская пресса об очередном процессе над "религиозниками" не обмолвилась ни словом. Зато в Интернете эта тема освещалась достаточно подробно. Авторы публикаций обсуждали как личность самого Юлдашева, так и проходящий в Андижане процесс, при этом большинство их сходилось в том, что процесс сфабрикован по политическим мотивам. Преобладало мнение, что хотя вина обвиняемых не доказана, тем не менее, все они получат сроки лишения свободы, как это обычно происходит в Узбекистане.
Кроме неведомо откуда взявшейся "Акромии" процесс был интересен и тем, что возле городского суда, где проходили слушания, регулярно собирались сотни людей - родственники, друзья и сотрудники подсудимых. С каждым новым заседанием их количество увеличивалось, и ближе к завершению процесса их собиралось уже до тысячи. Они не выдвигали никаких требований, а молча ждали, чем обернется дело. Мужчины располагались с одной стороны улицы, женщины с другой.
Уникальность ситуации заключалась в том, что в Узбекистане без позволения властей людям собираться не разрешается (это расценивается почти как преступление). И подобного тому, что происходило в Андижане, не наблюдалось уже лет двенадцать, если не считать собраниями прошлогодние выступления кокандских торговцев, предавших огню две милицейские машины, и, уже в нынешнем году, джизакских фермеров, также закончившиеся сожжением милицейских автомобилей. Еще была предпринятая в мае попытка нескольких десятков кашкадарьинцев разбить палаточный лагерь возле посольства США, однако их акция была пресечена в тот же день. Сотрудники милиции и СНБ избили мужчин и женщин, затолкали в автобусы, и депортировали обратно в Кашкадарью.
Словом, сотни пикетчиков возле здания суда - для Узбекистана явление нетипичное и чреватое нарушением спокойствия во всей Ферганской долине. Поэтому утром следующего дня [12 мая. – прим. Ред.] мы выехали из Ташкента и примерно к двум часам пополудни прибыли в Андижан.
Ожидая встретить возле городского суда толпу людей, мы были удивлены тем, что там никого не оказалось. Вокруг здания не было ни единой души. Видимо, после того как вынесение приговора отложили на неопределенное время, все разошлись. "Это обычная практика, - объяснил Шамиль, не раз отслеживавший подобные процессы. - Приговор могут объявить неожиданно, втихую, когда вокруг людей не будет, чтобы не успели собраться родственники, правозащитники, и не подоспели журналисты".
Складывалась странная ситуация. На протяжении нескольких недель в городе день за днем нарастало напряжение, и вдруг наступила абсолютная тишина. Ни движения, ни малейшего проявления какой-либо активности. Мертвый штиль...
Шамиль поговорил по телефону со своим начальством, и ему посоветовали, коль скоро он здесь, остаться на всякий случай до следующего утра, чтобы не пропустить вынесения приговора. И мы остались в Андижане, рассудив, что если приговор завтра все-таки объявят, то мы сообщим об этом первые, опередив всех остальных журналистов. Если же не объявят, то, по крайней мере, осмотрим город, в котором прежде не бывали.
До вечера мы слонялись по городу. Он очень зеленый, тенистый. Вдоль дорог много цветов, особенно ярко-красных роз. Дома, в основном, одноэтажные, не считая высоких административных "стекляшек", но есть и районы типовых многоэтажек, где живет немало русских. Автобусов нет вообще - вместо них по улицам колесят маршрутки и такси. Местные жители вовсю раскатывают на велосипедах. Одеваются все по-разному: некоторые женщины носят платки-хиджабы, одну-двух мы видели даже в парандже, а у многих мужчин на голове белые тюбетейки. Но большинство горожан останавливает свой выбор на недорогом китайском ширпотребе. При этом назвать «оплотом ваххабизма» Андижан нельзя: в кафе и магазинах бойко торгуют пивом и водкой, да и вообще создается впечатление, что каждый здесь живет своей жизнью, не вмешиваясь в дела других.
Мы погуляли по улицам, прошли мимо высокой розоватой стены, опутанной колючей проволокой - здания андижанской тюрьмы. Немного дальше зашли в крепость постройки царских времен, преобразованную в музей. Там осмотрели развешанные по стенам портреты знатных колхозников и героев труда, и подивились тому, что звезды [советских наград] на их на груди замазаны черной краской.
День кончился. Мы остановились в небольшой гостинице возле спортивного комплекса. Близились какие-то международные соревнования по теннису, и в гостинице было полно темнокожих спортсменов, индусов или бангладешцев. Они проходили мимо нас, направляясь на корты, в белых шортах, с ракетками в руках. Оттуда раздавались звучные удары. Мячики с силой отскакивали от поверхности - бац! бац!
Мы засиделись допоздна в кафе перед гостиницей и в номер поднялись часов в двенадцать, а может и позже. Откуда-то издалека доносились крики, и странные звуки, похожие на серии парных щелчков. "Ох уж эти спортсмены, до утра они, что ли собираются тренироваться..." - ворчливо обменялись мы замечаниями и завалились спать.
Пятница, тринадцатое
Рано утром на нас обрушился шквал телефонных звонков. "В Андижане совершено нападение на военную часть, из тюрьмы выпущены зэки, горит театр, областной хокимият захватили вооруженные люди!", - таково было содержание тревожных сообщений наших коллег, принятых нами сначала за неуместный розыгрыш. Мы поняли, что случилось нечто, спешно оделись и вышли на улицу. Было начало девятого утра.
Такси в центр города не ходили. Нам объяснили, что дороги туда перекрыты. Но все же какой-то водитель подвез нас почти до центра. Мы вышли из машины и в это время мимо проехала колонна военной техники - несколько грузовиков с солдатами, а за ними несколько английских джипов "Лэнд Ровер", тоже с солдатами. Они были в касках и бронежилетах. Стало ясно, что в городе происходит что-то очень серьезное.
Мы зашагали вперед и миновали цепочку грузовиков, перегораживающих дорогу. Вопреки нашим ожиданиям, нас никто не задержал. Вблизи не было ни одного милиционера, ни одного человека в военной форме. Грузовики стояли поперек дороги, но возле них никого не было.
Проходя возле какого-то административного здания, мы обратили внимание, что за его чугунной оградой скрывается множество людей в штатском, но с автоматами. Близко к решетке они не подходили, и, похоже, готовились к отражению чьей-то атаки. "Это здание андижанского ГУВД" - разъяснил прохожий.
Ограда кончилась, и мы вышли на центральную улицу города - проспект имени Навои. Это самая длинная и широкая улица в Андижане. Она ведет в сторону областного хокимията, проходит мимо него, затем меняет свое название на «Проспект Чулпон» и под этим именем тянется до окраины города.
На дороге не было ни одной машины, что само по себе было неестественно. Стояла полная тишина. Улицу запрудили сотни людей, которые двигались в направлении областного хокимията. Большей частью это были мужчины, но попадались и женщины, и подростки. Все шли, стараясь держаться максимально спокойно, как бы подчеркивая - мы мирные люди, мы просто идем посмотреть, что тут такое. На всех лицах читался один вопрос: что происходит?
И я, и Шамиль связались со своими агентствами и по телефону стали рассказывать, что мы видим. Пройдя по проспекту с полкилометра, мы остановились возле административного здания, огражденного металлическим забором. В его воротах застряла пожарная машина, которой, видимо, кто-то пытался их протаранить. Это было управление Службы национальной безопасности (СНБ). На дороге, перед воротами и застрявшей "пожаркой", стояли четыре бронемашины - три БТРа и один БМП. Сначала нам показалось, что они пусты, но вскоре мы заметили, что их башенки медленно вращаются, наводя пулеметы на прохожих. Несмотря на это, бронетехнику спокойно обтекали ручейки людей, идущих по проспекту. Через дорогу от здания СНБ располагалась школа, вся в отметинах от пулевой стрельбы. Видно было, что огонь по школе велся и из здания СНБ, и из подошедшей бронетехники. В это время мы увидели первых убитых.
Они лежали на айване, который кто-то поставил на тротуаре возле школы. Это были двое мужчин. Смерть наступила, по-видимому, несколько часов назад, их лица уже были серыми. Ноги были связаны веревкой, и у меня мелькнула мысль, что это акромисты, замученные в подвале СНБ. Но тут я перевел взгляд на школу, на стоящие в десятке метров от нас БТРы, и понял, что погибли они в результате боя, обстрела. Недалеко от них на земле лежал еще один убитый, а возле другого конца здания - убитая женщина. Приглядевшись, мы увидели, что под одним из БТРов лежит убитый солдат, в бронежилете и каске, а под ним разлилась лужица крови. Видимо, опасаясь обстрела, военные не выходили из машин, чтобы подобрать его. Они охраняли управление СНБ, которое, как мы узнали позже, мятежникам взять так и не удалось.
Двигаясь по направлению к хокимияту, мы прошли мимо нескольких сожженных легковых автомобилей. К обочине прижался обугленный армейский джип. Посреди дороги застыл сгоревший автобус "Отойол". Вокруг них проходили толпы народа, осматривали эти машины и комментировали происходящее каждый на свой лад. По дороге мы познакомились с местным парнем и попросили его быть нашим проводником, поскольку город мы практически не знали.
Но вот и городская площадь, куда стекались тысячи андижанцев. На дороге возле площади снова были разбросаны обгоревшие автомобили - последствия ночного боя. В арыке, возле еще одного сожженного армейского джипа, лежали останки военного. А в центре площади, возле конной статуи поэта и завоевателя Бобура, бушевал многотысячный митинг.
Ораторы сменяли друг друга непрерывно. Подняться к микрофону и взять слово мог каждый. Большинство речей носило ярко выраженный социальный характер. "Как плохо мы живем, работы нет, денег нет, мужчины не работают, а живут на то, что удается наторговать женщинам, им приходится уезжать на заработки в Россию, дальше так жить нельзя", - разносилось по площади. Звучали требования отставки правительства и президента: "Каримов обманывает людей, он - главный преступник, надо убрать это правительство и выбрать такое, которое даст людям жить". Чувствовалось, что у собравшихся впервые в жизни появилась возможность высказаться публично, и они вовсю ею пользуются.
Подчеркну, что призывов религиозно-экстремистского характера на митинге я не слышал, выступающие, в основном, жаловались на трудную жизнь и выражали недовольство руководством страны. И еще отмечу, что большинство людей к действиям восставших относились с одобрением, это было очевидно для каждого, кто находился на площади (события в Киргизии еще были у всех на устах и люди надеялись, что может и тут удастся сбросить ненавистный режим).
Захваченное мятежниками семиэтажное здание хокимията находилось на краю площади, перед ним зеленел небольшой скверик, огражденный решетчатым забором. С другой стороны площади стояли театр Ахунбабаева и кинотеатр Бакирова. Оба эти здания горели, из-под их крыш вырывались клубы дыма.
По периметру митингующей толпы, метрах в 15-20 друг от друга, располагались люди с автоматами Калашникова, по виду - обычные колхозники. Их было около 20-30. Они следили за тем, что происходит вокруг площади, выполняли роль дозорных. Мы подошли к ним и спросили, чего они хотят, каковы их требования. Они повели нас в захваченное здание хокимията, к своим руководителям.
Возле входа в здание мятежников было десятка два. Я обратил внимание, что одеты они достаточно пестро: на ком-то спортивная куртка, на ком-то потертый пиджак. Один как будто только что вышел из офиса - черные джинсы, дорогая рубашка, сам высокий, аккуратный, а в руке автомат. А двое по всей вероятности подражали героям голливудских боевиков - на руках у них были черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Один из них был плотного телосложения и старался придать лицу максимально свирепый вид. Остальные ничем не отличались от обычных жителей Андижана. Никаких афганско-чеченских бородачей среди них не было, сразу видно было, что это местные узбеки.
В них ощущалась какая-то гордость оттого, что они решились выступить, им это удалось, и как результат этого, возле здания собираются простые андижанцы, поддерживают их, и кричат, что надо подняться всем миром и сбросить правящий режим.
Митинг в Андижане 13 мая. Фото AP
Нас провели на второй этаж хокимията. Там в холле, на полу вдоль стен, сидели человек 15 со связанными за спиной руками. Около половины из них были в милицейской и военной форме. Это были захваченные утром военные, милиционеры, охранники. Крови на них мы не заметили, но вид у них всех был очень подавленный. В это время мимо нас провели еще троих милиционеров со связанными руками.
Мы вошли в какой-то кабинет с большим столом посередине, заваленным бумагами, папками и прочими атрибутами чиновной деятельности городской администрации. В беседе с нами приняли участие три человека.
"Наше требование - прекращения огня, - ответил на наш вопрос Шариф Шакиров, один из руководителей повстанцев. - С утра с БТРов по женщинам, по мирным жителям, которые пришли на митинг, был открыт огонь. Стреляли снайпера. Среди населения есть убитые и раненые. Они стреляют в народ, который вышел отстаивать свои права!"
На вид Шарифу было лет тридцать-тридцать пять. Он производил впечатление интеллигентного, вдумчивого человека и вел себя спокойно и вежливо.
"Но главное наше требование - освобождение несправедливо заключенных", - горячо подхватил Шакир Шакиров, очевидно, его брат. И неожиданно продолжил: "Мы хотим, чтобы посредником на переговорах с властями выступила Россия и лично Владимир Владимирович Путин. У нас традиционные связи с Россией и мы думаем, что русский народ нас поддержит. Мы просим Россию вмешаться, чтобы не допустить кровопролития. А пока ни один из органов власти не связался с нами. Тут у нас сидят пленные - это снайпера, которые стреляли по людям, представители силовых структур. Мы дали им сотовые телефоны, чтобы они позвонили своему руководству, но отзыва пока не было. Там дальше собираются БТРы, войска десанта. С нашей стороны нет вылазок, но они теперь начнут стягивать вокруг нас войска, и будут нас медленно убивать".
Шакир сообщил, что находился в тюрьме, как обвиняемый по делу "Акромии", однако категорически отверг свою причастность к религиозному экстремизму: "Акромия - не существует ни такой группы, ни течения ислама, - заявил он. - У меня была швейно-трикотажная фабрика, у меня 40 человек работало. Суд ничего не смог доказать. А ночью мы были освобождены народом. И вот мы вышли из тюрьмы и узнали, что во время процесса исчезали наши родственники (потом их находили избитыми), у нас конфисковывали машины..."
При разговоре с братьями Шакировыми чувствовалось, что это достаточно умные, культурные люди, а вовсе не небритые уголовники с ножами в зубах, как потом старалась изобразить восставших "независимая" узбекистанская пресса.
Мы вышли из здания. На газоне возле выхода трое пожилых мужчин готовили «коктейль Молотова»: разливали по бутылкам бензин. Несколько десятков бутылок уже были готовы. Я обратил внимание, что руки одного из мужчин слегка трясутся...
Впоследствии я неоднократно читал о «живом щите из женщин и детей», будто бы силой согнанных на площадь и расставленных вокруг нее. Все это враньё, никакого живого щита вокруг площади не было. Хотя толпа митингующих состояла в основном из мужчин, однако возле памятника Бобуру, на коврах, вынесенных из хокимията, сидели несколько десятков женщин. Некоторые были с маленькими детьми. Они находились прямо в центре митингующей толпы. Периодически та или иная женщина тоже по ступеням поднималась к памятнику и очень эмоционально выступала. Видно было, что все они пришли сюда по своей воле, никто их силой не гнал. Скорее всего, это были родственницы "акромистов" и людей, принявших участие в их освобождении. Но на митинге было и множество других женщин. В толпе и вокруг площади шныряло много подростков. Попадались дети школьного возраста. В нескольких сотнях метров от площади расположен большой базар, поэтому многие направлявшиеся туда, заходили на митинг из любопытства: ведь такого в Андижане никогда не было.
Нельзя сказать, что вся площадь была заполнена народом. В центре, у памятника шел митинг с участием нескольких тысяч человек, количество которых вплоть до штурма оставалось почти неизменным. В других местах обширной площади и вокруг нее было много отдельных групп людей. Трудно сказать, сколько человек здесь собралось всего - на мой взгляд, в пределах десяти-пятнадцати тысяч. А вооруженных я видел всего с полсотни - пару десятков по периметру митинга и около трех десятков в хокимияте. Но, безусловно, их было больше.
Некоторое время мы шатались в толпе и вокруг неё, слушая речи выступающих, и почти беспрерывно диктуя по телефону то, что мы видели и слышали. Никаких других журналистов на площади не было. Работать нам никто не мешал, не считая того, что некоторые лезли под руку и пытались подсказывать: "Скажи, как бедно мы живем. Работы у людей нет, а у кого даже есть - зарплата всего 15-20 тысяч сумов ($15-20)". Многие подходили и просто кричали: "Пиши правду!"
Об отношении людей к узбекистанским СМИ хорошо говорит такой эпизод. Кто-то спросил меня, откуда я приехал. "Из Ташкента", - отвечаю. "Э, ты правды не напишешь", - махнул тот рукой, презрительно сплюнул, и отошел.
Так прошло несколько часов. Ситуация не менялась, за исключением того, что народ продолжал прибывать на площадь. Ближайшие к ней улицы были заполнены людьми, направлявшимися на митинг, и уходившими с него. Когда мы отправились подыскивать себе квартиру, то навстречу нам двигался настоящий людской поток.
Митинг в Андижане 13 мая. Фото AP
Бросалось в глаза, что город оказался в полном безвластии. В двух-трех местах мы видели солдат, перекрывших въезд на отдельные улицы, и это всё. Во всем городе не было ни одного милиционера. Видимо, все они поснимали форму или отсиживались в укрепленном здании ГУВД...
Для более ясного понимания происходящего мы решили осмотреть тюрьму, взятую мятежниками ночью. К ее воротам подойти не удалось, они уже охранялись военными. К тюрьме примыкает квартал типовых многоэтажек, одна из которых расположена прямо напротив тюремных ворот. Жильцы этого дома рассказали нам, что примерно в двенадцать часов ночи внезапно появилось много людей, которые вышибли тюремные ворота грузовиком, потом началась стрельба. Пули летели во все стороны, несколько попало и в дом, в одной квартире разбило унитаз. А затем из ворот стали выходить заключенные, их было очень много. Погиб ли кто-нибудь внутри тюрьмы, жильцы не знали. К военным мы подходить не стали, понимая, что в этом случае нас могут задержать и выслать из города.
Жильцы дома сообщили, что неподалеку лежат убитые. "Вон там две машины стоят, два "Москвича", в одном двое убитых, в другом один, и еще один человек лежит на земле. Кто они, мы не знаем". Отойдя от дома метров на двадцать, мы увидели на дороге два автомобиля. Один из них застыл, съехав двумя боковыми колесами в арык. Другой замер на другой стороне дороги, врезавшись в дерево. Подойти к ним ближе было нельзя - недалеко от машин стояли два-три человека с автоматами наизготовку. Они были в штатском, но в бронежилетах. По виду - эсэнбэшники...
Договорившись о ночлеге на частной квартире, мы возвратились на площадь. Было около четырех часов. Ничего нового там не происходило, за исключением того, что повстанцы стали готовиться к обороне. Парни лет семнадцати-двадцати выковыривали из тротуара плитки и складывали их штабелями перед металлической оградой хокимията, с внутренней её стороны. Они обложили ими решетку примерно на полметра в высоту. Но было ясно, что эти хлипкие сооружения не выдержат огня крупнокалиберных пулеметов БТР.
Повстанцы также поставили вокруг площади кольцо автомобилей, в некоторые из них они стали набивать ту же плитку для усиления их тяжести, чтобы их труднее было столкнуть с дороги. В палисаднике одного из домов, примыкающих к площади, я заметил труп какого-то парня, тоже, видимо, лежащий там с ночи.
Мы вошли в толпу. Там все было без изменений: эмоции, речи, призывы. Выходит, например, человек к микрофону, и, заикаясь от волнения, начинает говорить о том, что его гнетет. С каждой минутой его слова звучат все увереннее, он как бы распрямляется и, наконец, его голос начинает греметь в полную силу: "Кто довел нас до такой нищеты? Президент Каримов! Нужен нам такой диктатор, такое правительство? Не нужны! Надо требовать их отставки, надо выбрать новое правительство..."
В толпе нас обступили тесным кругом. "Что, когда Союз снова будет?" - раздались возгласы. "Передайте, что мы хотим присоединиться к России!" - выкрикнул какой-то человек. Другие не ожидали такого радикализма, и знаками стали ему показывать: ты что, мол, - думай, что говоришь, - это перебор. Но тот не унимался: "Да! Мы хотим вместе жить! Сколько лет мы как братья жили, пока Союз не развалили..."
Не заходя в хокимият, мы попросили выйти кого-либо из повстанцев. К нам спустился Шариф Шакиров. Он сообщил, что у них нет требования отставки правительства. "Мы хотим, чтобы власти отпустили Акрома Юлдашева". "И всё?" "Всё".
По словам Шакирова, они вели переговоры с министром внутренних дел Узбекистана Зокиром Алматовым, но они закончились безрезультатно. "Мы сказали - отпустите Юлдашева, и мы уйдем. Но Алматов ответил - нет, так расходитесь". Шариф добавил, что раз переговоры провалились, значит, скоро что-то начнется.
Примерно в это время мы встретили на площади и других журналистов, несколько часов назад прибывших в Андижан, в том числе Мухаммадшарифа Маматкулова из агентства "Франс Пресс" и Багилу Бухарбаеву из "Ассошиэйтед Пресс". Как и мы, они передавали информацию по сотовым телефонам.
Несколько раз в небе над площадью медленно проплывал большой военный вертолет, производя разведку. Каждое его появление вызывало всплеск всеобщего волнения. Постепенно напряжение на площади возрастало. Все считали, что власти готовятся к штурму хокимията и полагали, что он начнется ночью, когда митингующие разойдутся с площади, и здание можно будет штурмовать, не опасаясь потерь среди мирного населения.
В это время нас осенило: надо снять квартиру в ближайшем к площади жилом доме. Оттуда штурм будет если не виден, то слышен, и мы вполне сможем следить за событиями. Нам удалось договориться с женщиной, которая жила в четырехэтажке, расположенной в нескольких сотнях метров от площади, что мы остановимся у нее.
Тут у меня возникла техническая проблема. Сели аккумуляторы сотового телефона. Предполагая, что проведу в Андижане лишь пару часов, я не захватил зарядное устройство. Пришлось оставить площадь и вместе с моим проводником идти искать "зарядку". Магазины были закрыты, поэтому нам пришлось побегать по городу часа полтора. Наконец поиски увенчались успехом, и мы помчались обратно, боясь пропустить что-либо важное. Было примерно пять-полшестого.
Мы вышли на площадь со стороны примыкающего к ней района "старого города". Обогнули ограду скверика, и оказались сзади памятника. И сразу поняли, что что-то происходит. Толпа находилась в крайнем возбуждении, отовсюду неслись крики, шум. Слышалась близкая стрельба. Через плотную многотысячную массу, через головы, мне не было видно, кто в кого стреляет, и я решил, что это стреляют в воздух. Вдруг вся толпа рванулась и хлынула в нашу сторону. Но мы упрямо проталкивались сквозь людской водоворот, переживая, что пропускаем начало каких-то событий. Впереди поднимались два клуба черного дыма. Что это горело, из-за толпы не было видно. В это время прямо на нас вылетела представитель "IWPR" в Узбекистане Галима Бухарбаева, за ней спешил немецкий корреспондент, Маркус Бенцманн. Увидев нас, Галима закричала: "Бегите отсюда - солдаты в людей стреляют!"
И мы рванули с площади. В переулок, где мы договорились о квартире, нам попасть не удалось. Мы бежали по совершенно опустевшей дороге, но когда до нашего переулка осталось метров пятьдесят, увидели, что оттуда на нас выезжает БТР, заблокировавший улицу. Мы бросились обратно к площади. По дороге я увидел, что трое повстанцев занимают оборону за углом одноэтажного дома, поджидая этот БТР. Они махали нам рукой - уходите, уходите. Вооружены они были так: у одного автомат, у другого пистолет, а у третьего две бутылки с зажигательной смесью.
С нашей стороны площади к ней вплотную примыкал "старый город" - длинные узкие улочки, глинобитные стены, словом, кварталы типичной азиатской застройки. Мы кинулись туда, вместе с сотнями уходивших с площади людей.
Оглянувшись, я заметил, что многие не спешили уйти, а, отбежав на сотню-другую метров, продолжали оставаться на площади, на ее окраинах. Иные укрылись за пьедестал памятника, за ступени, даже не стали далеко отходить. Таким образом, когда мы покидали этот район города, на площади и возле нее продолжали находиться несколько тысяч человек, ранее составлявшие толпу митингующих.
По дороге Галима с ужасом рассказала, что солдаты с проезжающих по проспекту Навои БТРов открыли огонь прямо по толпе митингующих, по мирным людям, без всякого предупреждения. По ее словам, это было настолько неожиданно, что ей с Маркусом пришлось броситься в какую-то канаву, спасаясь от свистевших над головой пуль. Она сообщила, что в результате этой стрельбы на площади есть убитые и раненые.
Наши коллеги поехали в гостиницу, где они остановились, а мы отправились на первую квартиру, которую сняли днем. Как только мы до нее добрались, разразилась гроза, и хлынул сильнейший ливень, принося с собой свежесть, и смывая с городских улиц следы крови.
Связи с Шамилем и Мухаммадшарифом не было, и что с ними произошло, мы не знали. В конце концов, мы предположили, что возможно, не зная города, они заблудились и пошли в гостиницу. Подождав часов до девяти, мы вышли из дома и направились туда, где остановились Галима и Маркус. Центр города тонул в темноте. Со стороны хокимията слышались одиночные разрывы, будто стреляли из пушки. Иногда в конце улочек мы замечали вооруженных людей в форме, но благоразумно не показывались им на глаза. Кроме них на улицах никого не было, они были абсолютно безлюдные.
Так мы пересекли город, и вышли к гостинице "Элита". Она была ярко освещена. Фотограф "АП" Ефрем Лукацкий передавал сделанные им фотографии по спутниковому телефону, Маркус тоже отдиктовывал какую-то информацию. Галима продемонстрировала нам свой рюкзак, простреленный пулей, и достала из него блокнот с портретом Че Гевары на обложке. Пуля пробила блокнот насквозь. Это произошло, когда солдаты с БТРов открыли огонь по собравшимся на площади. "Международное сообщество этого не потерпит", - веско заявил Маркус.
О наших товарищах они ничего не знали, так что нам пришлось возвращаться назад. Но только мы дошли до дома, как связь с Шамилем восстановилась. Он сообщил, что они три раза попадали под обстрел, чудом унесли ноги, а сейчас сидят на какой-то железнодорожной станции, не зная, куда идти. И собираются сидеть там до утра. Позже он рассказал, что с ними случилось:
"В начале шестого мимо площади пронесся БТР с грузовиком. Толпа пришла в возбуждение. Через несколько минут к площади начал приближаться еще один грузовой "Урал". Мы с Мухаммадшарифом стояли возле хокимията. Видя все это дело, я предложил от греха подальше пересечь площадь по диагонали, наивно полагая, что нам удастся понаблюдать за развитием ситуации с безопасного места. Как только мы ступили на тротуар, злополучный грузовик остановился метрах в пяти от нас. Солдаты с платформы, в бронежилетах и касках, тут же открыли огонь из АКМ в обоих направлениях - в сторону площади и по нам на тротуаре. Стреляли по людям на поражение! Мы бросились на асфальт. Через минуту-другую стрельба утихла, и грузовик медленно отъехал. В трех метрах от меня на спине лежал мужчина с простреленной головой. Из-под его затылка на асфальте уже запекся ручеек крови. Пригибаясь, мы забежали за угол, в переулок. Народ в панике валил с площади. Оттуда доносились непрекращающиеся автоматные очереди, в небо поднимались два столба черного дыма. И тут, минут через 15-20, слышим оглушительную стрельбу, и видим: из переулка на нас надвигается БТР. Бежим с группой молодых людей к боковым воротам парка, благо они оказались открытыми. Там мы оглянулись и насчитали еще пять грузовиков с солдатами, следующих за этим БТР в направлении площади. Похоже, пока мы бежали через парк, стреляли и по нам. Во всяком случае, хлопки от автоматных очередей слышались совсем рядом, хотя вся заваруха творилась уже далеко от нас..."
Нашим коллегам пришлось провести ночь на железнодорожной станции. О том, что в это время происходило в центре города, всем нам оставалось только догадываться. Так закончился для нас день, который впоследствии был назван "кровавой пятницей".
Суббота, четырнадцатое
Из дома мы вышли примерно в семь утра, и беспрепятственно пройдя через город, приблизились к площади со стороны "старого города". Хотя въезд на ведущую к ней улицу для автотранспорта был закрыт (улицу перегородили автобусами, а возле них устроили блокпост - мешки с песком, грозные автоматчики), на пешеходов солдаты внимания не обращали. Возле своих домов собирались жители, вполголоса обсуждая происходящее. До площади оставалось каких-то двести-триста метров, но в этом месте улица была полностью перекрыта военными.
Со стороны хокимията доносилась стрельба. Что там происходит, из-за зданий и деревьев было разглядеть невозможно. Тогда мы решили подобраться к площади как можно ближе, и если получится, подняться на одно из окружающих ее высоких зданий. К моему удивлению, нас никто не остановил. Мой проводник перебрался через широкий арык и стал протискиваться между прутьями забора. В это время к нам приблизилась группа людей.
"Журналисты? Идите на Чулпон, там куча убитых лежит, - едва сдерживая гнев, проговорил человек, который вел за руль велосипед. - Вчера солдаты убили сотни людей, а ночью вывезли их на трех грузовиках и автобусе. Пойдем, покажу - некоторые убитые еще там лежат".
Это был местный правозащитник Лутфулло Шамсутдинов [продолжение истории Л.Шамсутдинова см. здесь]. Я уже говорил, что после того, как проспект Навои по касательной проходит мимо площади, он меняет свое название и дальше тянется под именем проспекта Чулпон. Именно на этот участок улицы мы вышли, и остановились возле перекрестка. Перед нами возвышалась многоэтажное здание, на крыше которого блестели зеленые каски солдат. Их было 10-15. Каски еле-еле приподнимались над краем крыши, оставляя узкую щель для глаз. Солдаты в упор разглядывали нас, однако не стреляли.
В этот миг слева выехал БТР и медленно проехал по проспекту, направляясь в сторону площади. За ним отходила группа солдат, человек 50-80, все в касках и бронежилетах. Они наводили автоматы во все стороны, а идущие сзади пятились, направляя стволы назад. За ними полукругом, метрах в пятнадцати, следовали люди, мужчины и женщины, и кричали: "Убийцы!", "Как вы можете стрелять в свой народ!" В солдат летели камни, пластмассовые бутылки, но они никак не реагировали, только молча отступали, не опуская автоматов. Вид и у солдат, и у их преследователей был совершенно безумный, исступленный.
Солдаты в Андижане 14 мая. Фото AP
Они прошли в десятке метров от нас. Мы свернули влево, туда, откуда они уходили, и прошли по проспекту Чулпон триста-четыреста метров. Там перед нашими глазами предстала картина, весь ужас которой передать невозможно. Дорога, покрытая лужами крови. Человеческие мозги на асфальте. Разбросанные на протяжении десятков метров женские тапочки, зонтики. Было видно, что здесь произошла страшная бойня. Но никаких тел на дороге уже не было.
"Сюда, здесь убитые лежат!" - закричали нам сразу несколько человек. Рядом с кинотеатром Чулпон (бывший Юбилейный) стояла летняя кухня. Она была иссечена, издырявлена пулями. Возле нее, метрах в пятнадцати от проспекта, лежали убитые мужчины. Один тут, другой поодаль, третий в стороне, несколько человек еще дальше... У одного была оторвана кисть руки. Всего там лежало человек десять.
"Сюда, сюда!" - и люди повели нас во двор строительного колледжа. Там на асфальте я насчитал еще двадцать мертвых тел, уже накрытых тряпками. Их тесно обступила толпа. "Смотрите, что они сделали, войска расстреляли мирных граждан, а потом шли и всех добивали! - кричали люди.
Они стали рассказывать, что вчера вечером, когда солдаты и спецназ обстреляли площадь перед зданием хокимията, люди стали уходить оттуда, но улицы, ведущие от площади, были уже перекрыты, и тогда толпа двинулась по единственной открытой улице - проспекту Чулпон. В толпе было несколько десятков и вооруженных людей, видимо, "акромисты" осознали бесполезность удержания хокимията и тоже решили уйти. Всего с площади уходило несколько тысяч человек. Но оказалось, что впереди на дороге стоят БТРы, и когда толпа миновала кинотеатр Чулпон, боевые машины вдруг открыли по ней шквальный огонь из пулеметов и расстреляли сотни людей, в том числе женщин и детей. Затем прошли солдаты и безжалостно добили раненых, а все тела куда-то ночью увезли на грузовиках.
"Где твоя камера, фотоаппарат, давай, снимай!", - призывали люди. "Пусть все знают о том, что здесь происходит!"
На другой стороне проспекта, на айване лежало двое раненых, чудом уцелевших во время расстрела. Один из них находился без сознания, а другой, мужчина лет сорока пяти, был ранен в ногу и мог говорить. Морщась от боли, он назвал себя - Азиз Каримов. И добавил: "Вчера я пришел сюда искать детей... Солдаты стали стрелять по нам, как будто дождик пошел... Кто на земле лежал и голову поднимал, в того стреляли. Потом они шли по улице и убивали детей, добивали раненых, лежащих на земле! У них есть матери и дети, у этих солдат? Зачем нам президент, который отдает приказ стрелять в свой народ?.."
Лишь только я отошел от него, как меня остановили две женщины. Рыдая, одна из них рассказала, что у нее здесь погиб сын, подросток. Вторая сказала, что видела лежащего на асфальте мертвого грудного ребенка.
Какой-то человек подошел и сообщил, что люди прислонили к стене несколько автоматов, которые валялись на земле. "Вон там они лежат, можете посмотреть". Я подошел и успел увидеть, как какие-то парни деловито передают автоматы друг другу через забор, а затем перелезают через него сами.
Мы снова зашагали в сторону площади, от кинотеатра Чулпон идти до нее было примерно с километр. В эти минуты ко мне звонили различные информационные агентства, пытаясь выяснить, что происходит в городе, и я почти безостановочно рассказывал им, что видел. Наверное, я говорил нескладно и путано, но в тот момент мне было трудно собраться с мыслями. А тут еще люди все время подбегали и кричали: "Расскажи, что стреляли в мирных граждан!", "Убитых куда-то увезли!" и т.п.
Внезапно в двух-трех сотнях метров от нас началась автоматная стрельба. Она доносилась оттуда, куда ушли солдаты, то есть со стороны площади. Окружающие попрятались за столбы, за деревья. Минуты через две стрельба прекратилась, мы немного выждали и снова продолжили путь.
Но вот мы выходим на площадь. И тут - о чудо! Возле хокимията нет никакой бронетехники, никаких солдат. Приглядевшись, замечаем, что БТРы отступают по проспекту Навои, они видны где-то вдали, возле здания СНБ. А перед памятником Бобура, там, где вчера был митинг, вновь собирается толпа. Но людей значительно меньше чем вчера - человек 500. Все они подавленные, в состоянии шока. И молчат.
Люди стали подбирать и складывать к подножию памятника тела убитых на площади. Несколько трупов вынесли из хокимията. Повстанцев там уже не было. К памятнику сложили десять мертвых тел, из них двух женщин и подростка. В глазах присутствующих горел огонь мщения. Многие неистово кричали, обвиняя президента в том, что он отдал приказ стрелять по мирным людям: "Этих людей солдаты убили прямо на площади. Что, вот эти женщины - тоже террористы?"
"Акромисты не плохие, они защищают народ, а солдаты стреляют без предупреждения. Военные в людей стреляют, а всю вину на тех возложат, скажут - они террористы", - выразил общее мнение парень по имени Атабек.
Мы зашли внутрь хокимията. Несмотря на обстрел, сильно повреждено здание не было. Его фасад по-прежнему был покрыт тонированными стеклами, большинство из которых уцелело. На первом этаже пол был залит кровью. А возле здания повсюду были разбросаны заготовленные бутылки с коктейлем Молотова, так и не использованные.
На площади мы встретили нескольких журналистов, приехавших в город ночью. Корреспондент "Казинформ" рассказал, что в шесть утра он подобрался близко к хокимияту со стороны одноэтажных домов "старого города". Оттуда он видел, как два БТРа целый час по очереди обстреливали хокимият, наверное, к тому времени уже пустой: "И тут подъезжает несколько машин, оттуда выпрыгивают люди в черной форме. По виду "качки", в плечах вот такие, тут у них рукоятки ножей торчат. Командир по-русски крикнул: "рассредоточились!". И их в минуту не стало. Потом, минут через десять, смотрю - они уже стоят, спокойно курят. Наверное, хокимият осмотрели, тех, кто там живой был, прикончили, и теперь отдыхают..."
Наконец-то восстановилась устойчивая связь с Шамилем и Мухаммадшарифом. Еще когда я был на Чулпоне, они позвонили и сообщили, что задержаны и сидят в милицейском участке. А теперь их отпустили. Выяснилось, что сотрудники СНБ задержали на улице пятерых журналистов - Шамиля, Мухаммадшарифа, Ефрема, Галиму и Маркуса. Во время обыска у них изъяли все носители информации. У Мухаммадшарифа забрали цифровой фотоаппарат. Их предупредили, что не смогут обеспечить их безопасность в городе (как будто они её раньше обеспечивали!), так что им будет лучше его покинуть. По словам Шамиля, им намекнули, что в противном случае с ними вполне может что-либо произойти, и это можно будет свалить на мятежников (террористов, как они их называли). На сборы нашим коллегам отвели полчаса. После этого им пришлось покинуть Андижан.
В течение всего дня в городе не было никакой власти. Войска контролировали отдельные улицы и здания, а весь остальной трехсоттысячный город был предоставлен сам себе. Несмотря на это, грабежей и мародерства, подобных тем, что происходили в Бишкеке, не было. Единственное, так это из оставленного хокимията вытащили несколько компьютеров и телевизоров.
Ближе к вечеру я снова отправился посмотреть, что происходит на площади. Возле памятника толпилось несколько сот человек. Никаких речей уже не звучало. Под оградой хокимията, в тени деревьев, в ряд лежали четырнадцать трупов. Люди заглядывали им в лица, пытаясь опознать своих близких. Это были тела тех, кого никто пока не опознал и не забрал. Возможно, это были те, которых я видел утром, плюс еще четыре человека. Поскольку было жарко, для них стали копать могилу в скверике при хокимияте, прямо на газоне. Впоследствии я узнал, что десять из них в этой братской могиле и похоронили.
Вот так в течение двух суток вспыхнули, разгорелись и закончились события, которые одни называют "заранее спланированным выступлением террористов", а другие "андижанским восстанием". За все это время своими глазами я видел на улицах города более 50 трупов.
"Акромисты"
Думая впоследствии обо всем этом, я пытался понять: что же произошло, что подвигло людей на штурм тюрьмы и дальнейшие выступления, и кто, собственно, в этом участвовал - родственники и друзья "акромистов" или некие религиозные экстремисты, обуреваемые желанием создать "халифат"?
Факты, которые известны, свидетельствуют о том, что восстание подняли товарищи, родственники и сотрудники подсудимых бизнесменов, а также сочувствующие им, отчаявшиеся добиться честного и справедливого рассмотрения их дела.
В пользу этого говорит и то, что одним из руководителей повстанцев был Шариф Шакиров, два брата которого проходили по делу "Акромии", и то, что с просьбой о помощи они обратились именно к руководству России (на кой черт, спрашивается, это было делать исламистам?). Никаких религиозных призывов на площади также не звучало. Этого не слышал ни я сам, ни другие журналисты, это подтверждали и находившиеся на митинге андижанцы. Наконец, от своей причастности к религиозному экстремизму категорически открестились и сами "акромисты", засевшие в здании хокимията. Они подчеркнули, что к выступлению их подтолкнула вопиющая несправедливость, когда им "шили" ярлыки религиозных экстремистов белыми нитками, во что бы то ни стало стараясь упрятать их за решетку. По их словам, власти пытались связать их с несуществующим обществом "Акромия", оказывая давление на них самих и на их близких. Поэтому им не оставалось ничего другого, как выступить против этого. Отсюда и их требования - освобождение из тюрем других заключенных, также, по их мнению, несправедливо осужденных.
"Это были самые честные люди, - сказал мне благообразного вида старик, говоря о бизнесменах-акромистах. - Вот я - обычный человек, нечестный. А они все честные были. Они бедным людям помогали, хотели, как лучше сделать".
Так считает большинство андижанцев. На фоне гигантской коррупции, полностью поразившей руководство области, "акромисты" действительно выделялись в лучшую сторону. Многие рассказывали о беспределе, который творил сын хокима андижанской области Обидова, снятого в прошлом году. Говорили, что он обложил данью большинство предприятий области. Он мог прилюдно избить любого гаишника или милиционера. Он спокойно проигрывал в казино соседнего Оша по 50-60 тысяч долларов. Откуда могли взяться такие деньги? Ведь столько не соберет весь Андижан! Наркотики...
На фоне абсолютно коррумпированной местной и центральной власти "акромисты" были своеобразным светлым пятном, причем их влияние быстро возрастало. В Андижане их уважали все, поскольку, помимо того, что они были предпринимателями, они были глубоко верующими людьми, стремившимися воплощать свои принципы в жизнь. Скорее всего, они стали слишком ярким примером того, как следует жить, и власти поспешили пресечь распространение этой "заразы". В городе было хорошо известно, что процесс по их делу сфабрикован по указанию центральной власти, предпочитающей "отстреливать" набирающих политический вес оппонентов еще на дальних рубежах.
Таким образом, восстание выросло на почве двух факторов. Во-первых, бизнесмены-акромисты в условиях страшной нищеты были как бы лучом света в темном царстве, обеспечивали народ работой, давали людям возможность прокормить свои семьи, активно занимались благотворительностью. Во-вторых, власти грубо состряпали против них дело, практически не скрывая своей цели – посадить их.
Эти два момента и послужили отправной точкой для последующего взрыва. Запомним - если бы не этот сфабрикованный, по всеобщему мнению, процесс, то никакого андижанского восстания просто не было бы.
Что было потом
Пятнадцатого мая войска восстановили контроль над центром города. Иными словами, перегородили грузовиками и бронетехникой все дороги, ведущие к площади, и перестали туда кого-либо пропускать. Тем не менее, тесными улочками "старого города" мы подобрались достаточно близко к хокимияту, и обнаружили, что он горит. Из окон шестого-седьмого этажа струями поднимался черный дым. Вероятно, здание подожгли ночью, когда оно стояло опустевшее, безлюдное.
На многих улицах, перекрестках и магистральных трассах были установлены блокпосты. Перед особо важными объектами поставили БТРы. В числе особо важных объектов оказались здания ГУВД, СНБ и тюрьма. Впрочем, последняя пока не работала. Прямо на улице нас останавливали люди, и спрашивали: "Что делать бывшим зэкам?" Оказывается, после того, как мятежники их освободили, многие хотели вернуться в тюрьму. В первую очередь те, у кого были маленькие сроки, кому осталось мало сидеть, или кто находился под следствием. По словам отца одного из освобожденных, они с сыном обратились в милицию, но там сыну дали справку и велели пока сидеть дома: "Тюрьма не работает, людей там кормить нечем".
А население города занялось тем, что принялось искать и хоронить своих близких. Погибших было так много, что расстояние от одной семьи, где кто-то погиб, до другой, измерялось несколькими сотнями или даже десятками метров. Похороны проходили почти на каждой улице.
По крайней мере, часть убитых свезли в городской морг. По словам очевидцев, там, прямо на асфальте, лежало несколько сот человек. Врачи разрезали им животы и удалили внутренности, чтобы от жары они не вздулись. При входе в морг дежурили эсэнбэшники, внимательно следя за тем, чтобы в него не проникли журналисты, и не сфотографировали увиденное. Некоторые тела лежали в морге долго, дней пять. Это были те, за которыми никто так и не пришел, которых никто не опознал. Дольше хранить их уже было нельзя, и их закопали на пустыре возле кладбища Боги-Шамол, по два человека в одной могиле, а вместо имен поставили столбики с номерами. В общей сложности на Боги-Шамоле похоронили от 50 до 60 человек.
Осталось неизвестным и общее число погибших. С каждым днем своего пребывания в Андижане я укреплялся во мнении, что огромные цифры, которые сразу приводили местные правозащитники и которым я вначале не верил, близки к истине. Чем с большим количеством очевидцев расстрела на Чулпоне я беседовал, тем яснее становилось, что убитых было очень много. Как минимум - четыреста человек. О верхней планке судить не могу, цифры могут оказаться любые - и тысяча, и больше.
Это количество (четыреста погибших) мы определили по номеркам, которые в морге привязывали к ногам убитых или просто писали на них. Номерки совпадали с номерами на врачебных свидетельствах о смерти (власти заставляли потом сдавать их). Беседуя с семьями погибших, мы спрашивали: "Какой номер у вашего сына или брата был в морге? Или номер свидетельства о смерти?" И выяснилось, что цифры на номерах ведут отсчет от десятков и доходят до трехсот семидесяти.
Конечно, это были только те номера или свидетельства о смерти, которые мы видели сами или которые нам назвали, то есть далеко не все. К этим цифрам следует прибавить погибших военных, которых в общий морг не отвозили, плюс тех, кого люди подобрали на улице и сами похоронили, не отвозя в морг, плюс погибших в Тешик-Таше, когда люди, вырвавшиеся с Чулпона, уходили в сторону Киргизии. Ну, и плюс огромное количество людей, исчезнувших без всякого следа. В Андижане все уверены, что их тела куда-то вывезли и тайно захоронили. Куда - неизвестно. Может, в другой регион республики, расположенный не в Ферганской долине. Об этом говорит весь город.
Убийства мирных граждан происходили не только на площади, на Чулпоне, и в других местах, где находились вооруженные противники режима. Мы выяснили, что солдаты нередко открывали огонь по людям просто так, без всякого повода, или "на всякий случай". Следы убийств сразу же убирались или они сваливались на "террористов".
Вот несколько примеров того, как военные без предупреждения открывали огонь на поражение. Четырнадцатого мая на улице нас догнал человек лет пятидесяти и сообщил, что утром, когда он ехал с женой в маршрутке "Дамас", мимо проезжали солдаты на БТРе и на грузовике и вдруг открыли огонь по стоящим возле своих домов людям и машинам. Несколько пуль попало и в маршрутку, в которой ехал он. По его словам, в ней был тяжело ранен молодой парень, которому пуля попала в голову, и он уткнулся нашему собеседнику в спину, выпачкав ему кровью всю рубашку. Рассказчик отнес его в реанимацию, где, по его словам, оставил умирать. Он записал номер маршрутки: "17N15-48".
Мы отправились по указанному им адресу, осмотрели местность и увидели, что на протяжении примерно ста метров по стенам, магазинам, киоскам тянутся следы от пуль. Было очевидно, что проезжающие солдаты стреляли во все подряд. Жители рассказали, что двое мужчин, стоявших возле своих домов были ранены: одного слегка царапнуло, а другой получил серьезное ранение, и находится в больнице. Это произошло на улице Бобуршах, возле здания Хамкорбанка.
В другой раз нам сообщили, что на перекрестке улиц Хайдарова и Хакимзаде солдаты расстреляли из автоматов микроавтобус "Дамас", и убитые лежат еще там. Прибываем туда. Люди из окружающих домов очень напуганы, но рассказывают, что несколько часов назад солдаты застрелили трех человек. Может, это были боевики, а может, солдатам это просто показалось. Тела лежали на земле около двух с половиной часов, но недавно их забрали и увезли. "Что, убитые все еще там лежат?" - спрашивают нас, когда мы уже отходим от этого места.
Или расстрелянная бригада "скорой помощи". В эту машину выпустили несколько десятков пуль. Потом в одной из республиканских газет я прочитал, что ее расстреляли "террористы". Странные это были террористы: машина ехала в сторону блокпоста, и не успела доехать до него каких-то тридцати метров. Пуля попала шоферу под глаз и сзади снесла часть черепной коробки. Да, странные это были террористы, открывшие со стороны армейского блокпоста автоматный огонь по "скорой помощи"…
Таких историй о машинах, расстрелянных "на всякий случай", было немало. Я привел здесь лишь несколько тех, которые мы, не веря на слово, дополнительно перепроверили. А рассказы о подобных случаях или их отголоски, которые проверять мы просто не успевали, доносились до нас постоянно.
Уже через несколько дней власти занялись заметанием следов. Пострадавшие от стрельбы здания спешно подремонтировали. Журналистов в город пускать перестали, разворачивая их обратно еще на дальних подступах. А в Андижане развернулась кампания массовых репрессий. Арестовывали не только непосредственных участников вооруженных выступлений или их родственников, но и тех, кто выступал на митинге, а также правозащитников и тех, кто общается с журналистами. Был арестован известный правозащитник Саиджахон Зайнабиддинов, свидетель произошедшего (подробности - здесь). И если в первые дни после событий люди высказывались откровенно, то всего через три-четыре дня они полностью замкнулись. И было с чего. Вот один пример. Мы, несколько журналистов, беседуем с семьей убитого парня. Вдруг раздается телефонный звонок: "Нам известно, что у вас журналисты, а ну-ка придержите свой длинный язык!" Люди рассказывали нам, что тех, кто общается с журналистами, арестовывают и даже убивают.
Всех раненых свезли в областную больницу, из которой устроили некое подобие тюрьмы. Окна забрали железными решетками, в больничном дворе, напротив входа, установили блокпост. В больницу никого не пускают, и никого из нее не выпускают. В отношении всех раненых началось следствие. А методы узбекского следствия общеизвестны - это угрозы посадить родственников и пытки, пытки, пытки. Я видел бригаду плотных мужчин, покидавшую больницу на микроавтобусе "Дамас". Судя по жестоким выражениям их лиц, это были следователи.
Через некоторое время из больницы стали бесследно исчезать люди. Куда они девались, родственникам не сообщали. Конечно, все понимали, что их отправляют в следственные изоляторы республики, но в какой регион страны, живы ли их близкие или уже умерли от ран или пыток - об этом им не говорили, изуверским образом предпочитая держать их в неизвестности.
Буквально через несколько дней после андижанских событий в Узбекистане развернулась массированная пропагандистская кампания, призванная убедить население, что независимое международное расследование произошедшего – посягательство на суверенитет страны. Отказ от проведения независимого расследования Ислам Каримов объяснил довольно откровенно - ну, оно же выявит, что были убиты мирные граждане, со всеми вытекающими последствиями...
Отказ в независимом расследовании - это примерно то же самое, как если бы расследование дела об убийстве поручили вести непосредственно самому убийце, невзирая на протесты родственников его жертв. К сожалению, подобные обстоятельства не оставляют надежды на то, что виновники массового убийства гражданского населения будут наказаны.
Напомню, что детонатором андижанских событий послужило сфабрикованное дело. Сегодня поступают сведения, что многих арестованных в Андижане заставляют давать показания, будто они проходили подготовку в лагерях боевиков в Киргизии и Афганистане. В связи с этим возникает вопрос: послужат ли новые сфабрикованные дела детонаторами новых восстаний?
Алексей Волосевич (Ташкент)
* * *
Фотографии AP на сайте Rbc.ru
