Казахстан: Штормовое предупреждение
Из Казахстана, этого «оазиса стабильности» в Центральной Азии, стали поступать сообщения, свидетельствующие, что со стабильностью в этом самом «оазисе» многое неладно. Катализатором резкого усиления социальной напряженности стал острейший трудовой конфликт в Мангистауской области на западе страны, где с мая бастуют нефтяники. Забастовщиков активно поддерживают горняки и металлурги предприятий миллиардера Лакшми Миталла, шахтеры Шахтинского района, Карагандинской и Актюбинской областей, уже продемонстрировавшие свой забастовочный потенциал во время стачечных «волн» 2006–2010 годов, буквально сотрясавших всю страну. Однако власти и руководство компаний пока не намерены идти на уступки бастующим и отвечают, в основном, репрессиями, что явно не способствует разрешению конфликта.
К тому же на западе Казахстана в последние полгода произошла целая серия терактов. Власти, поначалу отрицавшие, что речь вообще идет о терроризме, затем были вынуждены признать, что за этим стоят экстремистские объединения исламистов. Можно спорить о том, насколько серьезна эта угроза и из какого источника она исходит. Однако в любом случае по создаваемому властями образу «стабильности» эти теракты нанесли сильный удар. Дело дошло до того, что американский «Корпус мира» решил отозвать из Казахстана своих сотрудников.
О нестабильности, правда, в лице новой волны экономического кризиса говорили и 53 депутата мажилиса (нижней палаты парламента) от пропрезидентской партии «Нур Отан»), мотивируя свое обращение к президенту о необходимости досрочного роспуска парламента. Президент просьбу депутатов удовлетворил, распустив парламент и назначив выборы на январь 2012 года. Тем самым Нурсултан Назарбаев, сам досрочно «переизбравшийся» в президенты весной этого года, подтвердил, что специфические избирательные «мероприятия» (мажилис избирался досрочно в 1994, 1995 и 2007 годах) по-прежнему являются любимым инструментом властей в деле политических манипуляций. При этом казахский истеблишмент совершенно не смущен тем, что парламент, который вроде бы был избран народом, при «самороспуске» даже не удосужился посоветоваться с этим народом. Депутаты свое предложение адресовали не избирателям, а президенту, который парламент не выбирал.
Впрочем, подобные вопросы если и поднимаются, то чисто риторически. Что само по себе является прекрасной характеристикой «султанистского» режима, установленного Нурсултаном Абишевичем. А при таком режиме манипуляции типа «самороспуска» и «новых выборов» не могут восприниматься иначе как предвестие неких тектонических сдвигов в самых высших властных эшелонах, да еще в условиях, когда конец эпохи Назарбаева неумолимо приближается. Все это не может не порождать нервозности в политических кругах, тем самым опять же подрывая пресловутую стабильность. Так что можно согласиться с известным казахским политологом Досымом Сатпаевым, который констатирует: «Миф о стабильном и процветающем Казахстане, который власти активно развивали, стал представлять угрозу для самой власти».
Успехи и достижения
Следует, однако, признать, что репутация Казахстана в качестве того самого «оазиса» все же основана на вполне реальных достижениях. По данным ООН, в 2011 году Казахстан вошел в группу из 69 стран с высоким индексом человеческого развития (охватывает такие понятия, как размер доходов граждан, уровень грамотности населения и продолжительность жизни). Это выгодно выделяет страну на фоне ее центральноазиатских соседей, индекс развития которых неуклонно падал. Так, Узбекистан в рейтинге находится на 115-м месте, Туркменистан на 102-й позиции. Что же до Таджикистана и Киргизии, то они уступают Казахстану 59 и 58 позиций соответственно.
Понятно, конечно, что Казахстану сильно повезло с природными ресурсами, на которых базируется его экономика. Поэтому можно говорить разве что об эффективности управления этими ресурсами. И Казахстан в этом смысле далеко не худший пример. Недаром западные эксперты считали и сейчас продолжают считать Казахстан более привлекательным местом для инвестиций капитала, чем гораздо более мощная в экономическом отношении Россия. Благодаря относительной эффективности управления ресурсами Назарбаев и контролирует ситуацию в стране в течение уже 20 лет.
К числу несомненных успехов властной элиты можно отнести и тот факт, что на протяжении длительного периода времени республике удавалось избегать политических потрясений, которых было немало в постсоветской истории большинства новых независимых государств. «Мудрая и взвешенная политика» Нурсултана Назарбаева позволила не допустить характерных для многих постсоветских стран эксцессов в межнациональных отношениях.
С одной стороны, удалось предотвратить перерастание амбиций «титульной» элиты в массовые кровавые разборки с неказахским населением, канализировав их с помощью соответствующей кадровой политики в реализацию условного лозунга «Казахов на руководящие посты!». Еще в 1994 году, когда «нетитульные» этносы составляли 57 процентов населения Казахстана, они были представлены только одним из семи вице-премьеров, одним из семи руководителей аппарата президента и совершенно отсутствовали среди пяти государственных советников. В целом к 1994 году удельный вес неказахов в высших эшелонах власти сократился до 25 процентов, в то время как еще в 1985 году он составлял 50 процентов. Понятно, что в последующие годы доля представителей «титульной» нации среди всякого рода начальников только росла, и сейчас они составляют там подавляющее большинство.
С другой стороны, Назарбаеву в определенной степени удалось «успокоить» русскоязычное население, не допуская националистических эксцессов, в этом же направлении работала демонстрация «неизменного стремления к интеграции бывших союзных республик», которое регулярно озвучивалось президентом с помощью различного рода интеграционных инициатив. В итоге «сепаратистское» движение в районах компактного проживания русскоязычных на севере Казахстана, достаточно популярное там в первую половину 90-х (например, в виде организаций местного казачества), практически сошло на нет. Дальнейшему «успокоению» русскоязычного населения естественным образом способствовал и довольно интенсивный экономический подъем, позволивший «нетитульным» занять свою нишу в экономике (квалифицированные рабочие, научно-технические специалисты, мелкий и средний бизнес), поступившись ради этого претензиями на какую-либо политическую роль в новом государстве.
Впрочем, не следует забывать, что именно Казахстан, несмотря на отсутствие крайних форм национальной дискриминации и этнического насилия, все же дал самое большое среди всех постсоветских государств число русскоязычных переселенцев-репатриантов в Российскую Федерацию. Да и в целом доля русского и русскоязычного населения Казахстана за годы независимости сильно сократилась. Так, по данным переписи, в 1999 году казахи составляли 53,4 процента населения (в 1989 – 40,1 процента), русские – 30 процентов (в 1989 – 37,4 процента). На 1 января 2006 года казахи составляли уже 58,6 процента, а русские – только 26,1 процента населения страны. Весьма характерно, что именно в последние год-два опять наметился отток русскоязычного населения из страны.
«Степной демократии» не получилось
Умение выглядеть привлекательным в глазах окружающего мира стало одним из важнейших факторов, позволивших Назарбаеву поначалу консолидировать казахскую элиту. Ведь его положительный имидж открыл каналы значительных валютных инвестиций и нейтрализовал критику со стороны разного рода оппонентов. Все успешные шаги связывались с его именем, а все промахи приписывались кому-то другому. Президенту на первом этапе удалось урезать влияние региональных кланов. Назарбаеву было важно, чтобы у него не было конкурентов, поэтому система строилась только на одном принципе: абсолютной политической лояльности, вне зависимости от родоплеменной принадлежности. Теоретически, если человек демонстрировал политическую лояльность, он мог стать человеком команды Назарбаева.
Президент время от времени выступал с гневными филиппиками в адрес пережитков родового строя, но до серьезных мер дело не доходило. Понимая, что эгоистичные амбиции региональных группировок объективно противоречит целям превращения Казахстана в современное цивилизованное государство, Назарбаев иногда предпринимал попытки идти против клановых интересов. Но с течением времени борьба с регионализмом и клановостью становилась чисто декларативной. Более того, президент сам действовал в рамках традиционной клановой логики.
Да и вряд ли могло быть по-другому. Дело в том, что клановые отношения, не исчезнувшие в советский период, получили новый импульс после обретения независимости. Традиционная жузовая иерархия («Старший жуз поставляет ханов, Средний - поэтов, а Младший – воинов»), несмотря на существенную модернизацию казахского общества в советское время, сохранила свое влияние. А на современном этапе жузовое деление переживает стремительное возрождение.
Возрождение и распространение кланового сознания во многом было связано с демографическими и миграционными процессами постсоветского Казахстана. Механизмы традиционной политической культуры имеют первостепенное значение, прежде всего, для сельских жителей. Именно они мыслят по преимуществу категориями рода и клана. И с обретением независимости именно они стали играть во многом ведущую роль в государстве. Связано это, в частности, с тем, что с начала 90-х из органов власти стали вытесняться не только этнические русские и другие неказахи, но и городские этнические казахи, плохо владеющие казахским языком (в основном «северяне»). Когда одним из главных требований при приеме на государственную службу стало знание казахского языка, органы управления начали заполняться казахами – выходцами из сельской местности, лучше владеющими казахским, чем русским, и они стали привносить архаичные формы кланового поведения в высшие эшелоны власти. Как отмечает казахский исследователь Н.Амрекулов, «в условиях суверенизации республик и всегда непрозрачной приватизации государственной собственности… клан (в отличие от партий, профессиональных союзов и так далее) вновь стал господствующей формой группирования элит». В результате во властных структурах значительно увеличилось представительство и влияние наиболее традиционно настроенных южных казахов, то есть выходцев из Старшего жуза.
Все это развивалось параллельно целенаправленной политике властей по идеологическому оформлению казахстанской государственности и формированию нового национального самосознания. Окружение Назарбаева потратило немало усилий на возвеличивание прошлого казахов-кочевников. Устраивались пышные празднества в честь разных ханов, биев и батыров, проводились научные конференции, менялась топонимика. Основной целью этих мероприятий было стремление во что бы то ни стало доказать, что казахи уже имели свое государство до их присоединения к Российской империи, что оно было именно в тех границах, которые сейчас обрамляют Казахстан.
Также активно использовался тезис о «степной демократии». В нем говорится о мобильности кочевого общества, где якобы никогда не существовало замкнутых каст, и положение в иерархии зависело от личных способностей человека. Утверждается, что казахская традиция предполагает сильную судебную и законодательную власть, ведь наравне с ханом в управлении кочевым государством участвовал суд биев, создавший древний свод законов. Совет биев также отвечал и за выборы верховного хана. По мнению казахских идеологов, в кочевом государстве существовала и четвертая власть – акыны. Даже ханы не рисковали преследовать их. Казахская пословица гласит: «Хан вправе снять голову с плеч, но не вправе лишить слова». Таким образом, представления о «степной демократии» стали частью государственной идеологии, которая призвана примирить и связать воедино два, казалось бы, противоположных процесса: демократизацию и восстановление традиционных основ. Режиму крайне важно возродить казахскую идентичность, что невозможно сделать без реанимации традиционной культуры. Однако для власти не менее важна и другая задача – не потерять легитимность среди неказахского населения, а также, что не менее важно, в глазах Запада.
Конечно, ссылки казахских идеологов на демократические основы казахской кочевой культуры имеют под собой основания. По крайней мере, в том смысле, что Назарбаев и его команда были ограничены в построении откровенно деспотического режима, так как такого опыта в истории «Великой степи» не было. Ведь неслучайно из пяти стран Центральной Азии именно государства с кочевой традицией (Кыргызстан и Казахстан) в своем политическом развитии демонстрируют более мягкие формы авторитаризма, допуская определенный уровень плюрализма и автономию оппозиции. Этому способствует также тот факт, что, в отличие от оседлых обществ Востока, кочевники отличаются более «толерантным» восприятием ислама, который до сих пор не оказывал такого воздействия на социально-культурную жизнь, как в Узбекистане или в Таджикистане. Следует также добавить, что из всех этносов, населяющих Центральную Азию, казахи, пожалуй, наиболее восприимчивы к европейской культуре.
Казалось бы, именно эти черты казахской социально-культурной традиции открывают перед Казахстаном самые радужные перспективы торжества либеральной демократии и модернизации. Но вопреки казахским идеологам, реальная практика оказалась очень далекой от норм демократии и гражданского общества. «Степная демократия» - лишь одна сторона казахской традиции, и ей было суждено остаться лишь красивой, но теоретической конструкцией. На практике же гораздо более широкое распространение получили противоположные традиционные нормы, абсолютно архаичные и очень далекие от реальной демократии. Речь идет все о том же – о возрождении в обществе и политических отношениях принципов клановости, которые стали основой недемократических, неформальных отношений среди политической элиты и мощной базой для коррупции.
Тот же Назарбаев, несмотря на заявления, что «категорически не приемлет политическую идеологию традиционного типа, которая основана на оживлении архаических форм общественного устройства, родоплеменной психологии», по мнению многих исследователей, сам является носителем родоплеменного сознания. В противовес трем жузам он создал свой собственный семейный клан, возвышение которого пока (но только пока!) «замораживает» клановые конфликты между элитами.
Назарбаев и его ближайшее окружение (прежде всего, семейное, естественно), заняв монопольное положение на вершине властной вертикали, вроде бы «придавили» и «равноудалили» региональные элиты. По крайней мере, пока не просматривается клановых лидеров, способных, как это случалось в Киргизии, составить конкуренцию первому лицу в государстве. Однако разорвать «генетическую» связь со Старшим жузом, выходцем из которого является сам Назарбаев (он, правда, принадлежит к роду чапрашты, не считающемуся «элитным» в кочевой иерархии), президент не смог. Он просто вынужден опираться в первую очередь именно на этот родоплеменной субъект, что особенно ярко проявляется в расширенном присутствии во властных структурах представителей Старшего жуза. Да и анализ проведенной в Казахстане приватизации и дальнейшей политики разгосударствления экономики обнаруживает явную нацеленность в пользу интересов южноказахстанской клановой группировки. Таким образом, Старший жуз, превратившийся в основного поставщика политической элиты, в конечном итоге извлек немалые выгоды из курса президента Назарбаева.
Другой стороной архаизации социально-политической жизни Казахстана стала консервация в массовом сознании весьма характерных черт традиционного казахского менталитета, присущих, впрочем, всему азиатскому Востоку. Если уж в России формирование правового государства сильно тормозится спецификой правового сознания россиян, которая отражается в пословице «Закон - что дышло, куда повернул - туда и вышло», то в Казахстане дело обстоит еще хуже.
На Востоке господствует сильно отличающееся от европейского понимание правомерного поведения. В шкале ценностей законность стоит гораздо ниже целесообразности как мотивации действий личности. Это, в первую очередь, относится к чиновникам, которые видят свое властное предназначение, прежде всего, в верности своему «патрону» (как правило, связанного со своим «вассалом» семейно-клановыми нитями), в проведении заданного сверху курса. При этом значимость права как такового настолько принижена по сравнению с традиционным пониманием «долга», что перешагнуть через норму закона во многих случаях не только не считается предосудительным, но даже представляется неким «достоинством». Общепринятая норма традиционных обществ – дарообмен – порождает терпимость к «подаркам» и просто взяткам за оказание услуги, к устройству на работу «своих» людей» и так далее.
В электоральной сфере все это приводит к тому, что избиратели-традиционалисты голосуют только за привычных лидеров, руководствуясь опять же клановой принадлежностью того или иного деятеля и его местом в системе патронажно-клиентельных связей. Обретение Казахстаном независимости позволило чуть ли не легализовать формально скрытые в советский период традиционные механизмы формирования политических элит. Однако на современном этапе подобного рода архаизация противоречит не только нормам демократии, но и задачам консолидации казахской нации. Еще большая институционализация кланового деления казахов может серьезно затормозить развитие их общегражданской, национальной идентичности.
Издержки «султанизма»
Казахстанское руководство во главе с Назарбаевым часто и, в общем, заслуженно хвалят за то, что в стране обеспечена достаточно высокая степень экономических свобод. Казахстан сегодня - одна из наиболее продвинутых постсоветских стран в сфере рыночного экономического законодательства и регулирования. По скорости принятия технических регламентов, например, Казахстан обгоняет и Россию. Недаром после создания Таможенного союза и перехода в режим Единого экономического пространства ряд российских компаний перевел свои штаб-квартиры на казахстанскую территорию, чтобы работать в более комфортных условиях (впрочем, такое перемещение россиян радует в Казахстане далеко не всех).
Тем не менее, в условиях авторитарного режима, да еще при нарастающей архаизации социально-политической жизни практически все экономические рычаги оказались в руках бюрократической элиты, обладающей к тому же весьма специфическими, как сказали бы в советское время, «феодально-байскими» чертами. Эта элита функционирует в рамках строгой иерархии, где понятие профессионализма нередко оттесняется и заменяется понятиями личной преданности и кровного родства. Основная борьба идет не за право распространить свои идеалы на государственное и общественное развитие, а за право влиять на главу государства и остальные элитные группировки. Относительно монолитной правящая элита являлась только на начальном этапе формирования новой государственности. С течением времени все большее раздражение начал вызывать чрезмерный рост влияния членов семьи Назарбаева, элиту стали раздирать перманентные противоречия и клановые раздоры, которые до поры до времени удавалось загонять вглубь. При этом единственным гарантом стабильности внутри политической элиты является лишь президент страны.
Между тем, ресурсные богатства обогатили далеко не всех. Многие остались ни с чем. По мнению ряда экспертов, в Казахстане был принят еще худший, чем в России, вариант приватизации. Безусловно, экономический либерализм Назарбаева создал благоприятные условия для иностранных инвестиций, позволившие иностранным инвесторам стать едва ли не главными работодателями. Вместе с тем специфика постсоветского Казахстана, к тому же упорно консервируемая правящими кругами, создала для иностранного капитала возможность действовать едва ли не в духе «манчестерского» капитализма XIX века, что несло в себе огромный потенциал социальной напряженности. В этих условиях национальная бизнес-элита Казахстана фактически так и не появилась, просто не получила возможности развиваться. Вместо нее в стране была искусственно создана некая эрзац-элита компрадорского типа. Ее нелегитимность предопределила изначальную деполитизацию, отказ от социальных обязательств, легкую отчуждаемость собственности и абсолютную лояльность по отношению к власти. Одновременно эта эрзац-элита, а также иностранные инвесторы являются некой «прокладкой» между властью и основной массой населения. В случае крупномасштабного социального конфликта массовый протест легко может быть направлен именно на эту «прокладку», власть же будет пытаться занимать положение «над схваткой» и играть роль «третейского судьи».
Но пока власть предпочитает открыто выступать на стороне работодателей, беззастенчиво игнорируя протесты и отвечая на них почти исключительно репрессиями. Это отчетливо проявилось как во время массовых шахтерских волнений 2006–2010 годов, так и в ходе нынешней беспрецедентной забастовки нефтяников «Озенмунайгаза» и АО «Каражанбасмунай». Локауты, разгон полицией палаточных лагерей, аресты и судебные расправы над профсоюзными активистами (например, осуждение «за разжигание социальной розни» адвоката бастующих Натальи Соколовой и лидера профсоюза работников «Озенмунайгаза» Акжаната Аминова), наконец, гибель при подозрительных обстоятельствах наиболее активных стачечников (в частности, были убиты профсоюзный активист Жаксылык Турбаев и дочь председателя профсоюзного комитета компании «Озенмунайгаз» Кудайбергена Карабалаева), пропагандистские кампании в СМИ, где бастующие выставляются рвачами, склочниками, лентяями, хулиганами и экстремистами, – именно таким образом власти и работодатели ведут «диалог» с протестующими.
Видимо, в Астане выступления в Мангистауской области и ряде других мест пока считают недостаточно масштабными. Что, впрочем, является очередным свидетельством крайней закрытости и просто неприличной отчужденности (экономической, политической, информационной и ментальной) нынешней правящей элиты от населения.
Имущественная пропасть между элитой и всеми остальными гражданами, засилье коррупции, откровенный произвол приводят к резкому росту недовольства, особенно на западе страны – кладовой энергетических богатств республики. И нет ничего удивительного в том, что контакты с протестующими нефтяниками и шахтерами пытаются наладить оппозиционные партии и движения. Как заявил генеральный секретарь социал-демократической партии «Азат» Амиржан Косанов, эта проблема все больше будет политизироваться, и чем «дольше молчит Астана, тем больше процесс будет активизироваться». Что касается оппозиции, то все демократические силы, в том числе и партия «Азат», изначально поддержали требования нефтяников. С забастовщиками также активно работают активисты из запрещенной компартии. Оппозиция предложила создать согласительную комиссию, куда бы вошли представители трудового коллектива, руководства компании, местных властей, общественных организаций. Но пока никакого отклика со стороны властей и работодателей не последовало.
Надо сказать, что относительно высокий уровень экономических свобод в Казахстане начинает входить во все большее противоречие с авторитарным характером его политических институтов. Более того, отсутствие обратных связей, жесткий политический контроль, «вытоптанность» политического поля и властный монополизм начинают мешать экономическому развитию и блокируют «социальные лифты». Требования политической либерализации стала выдвигать даже часть предпринимателей, осмелившихся прервать свое политическое молчание.
Однако пока реальная практика властей еще более ужесточается. В частности, совсем недавно в Казахстане был закрыт доступ к «Живому журналу», усилена цензура, независимые СМИ подверглись еще большему давлению, а то и прямым репрессиям. Кроме того, в рамках ответных мер на серию терактов был принят закон, усиливающий контроль над религиозной жизнью. Власти, видимо, не желают понимать простых вещей: политическая жизнь под жестким контролем практически не дает возможности выразить взгляды, отличные от официальных, повышая тем самым привлекательность самых радикальных идей. А с этими идеями власти, похоже, намерены бороться исключительно силовыми методами.
Между тем, ситуация в Казахстане не является уникальной или резко отличающейся от ситуации в других постсоветских государствах. И во многих странах бывшего СССР подобная, мягко говоря, негибкая и эгоистичная политика правящих элит рано или поздно приводила к распаду политического пространства, параличу власти и экономическому коллапсу. Не говоря уже о том, что казахстанские реалии начинают здорово смахивать на преддверие пресловутой «арабской весны».
«Династический» преемник?
Таким образом, схожесть параметров и образа действий казахстанской элиты с правящими элитами других постсоветских стран, в том числе с российской правящей бюрократией, видна, как говорится, невооруженным взглядом. И в этом ряду похожих черт выделяется стремление достигать своих целей при помощи «имитационной демократии». Ведь пресловутый самороспуск мажилиса и назначение новых выборов является именно имитацией демократии. Самая очевидная причина организации очередного политического спектакля - у Казахстана есть обязательства перед ОБСЕ, которая постоянно критикует Астану за однопартийный парламент. Кроме того, ожидается визит в Астану Барака Обамы, которому тоже хотелось бы предъявить доказательство развития в Казахстане многопартийной демократии. Судя по всему, роль «второй партии» в будущем парламенте, причем партии праволиберальной, будет доверена «Ак жол». Признаком того, что власти решили отдать предпочтение именно этой партии, пресса сочла смену лидера «Ак жол»: в начале июля ее председателем стал Азат Перуашев, перешедший туда из президентской «Нур Отан».
Помимо чисто «косметических» мотивов, в качестве причины самороспуска мажилиса обозреватели называют желание властей перестраховаться на случай роста протестных настроений, то есть, провести выборы заранее, пока радикализация избирателей не сделает возможным попадание в число парламентариев уж совсем нежелательных персонажей.
Однако большинство экспертов все-таки считает, что подоплека всей этой затеи кроется в желании президента провести «встряску существующего расклада сил внутри группировок в высшем эшелоне власти». Речь идет, прежде всего, о премьере Кариме Масимове и главе президентской администрации Аслане Мусине. После выборов правительство во главе с Масимовым будет отправлено в отставку. Это даст возможность предложить его в качестве кандидата на пост руководителя Таможенного союза, - об этом поговаривают в Астане. Главу президентской администрации Аслана Мусина могут направить руководить одной из областей, а его заменит кто-нибудь из более близких соратников Назарбаева.
Интересно также, что, предложив Масимова на пост в Таможенном союзе, Астана сможет воспрепятствовать уже практически принятому в Москве решению о назначении на эту должность российского министра Виктора Христенко.
Такое состязание само по себе представляет занятную интригу в противостоянии амбиций Москвы и Астаны. В статье, опубликованной в «Известиях» в конце октября, Назарбаев четко обусловил поддержку путинской «евразийской» идеи четким требованием размещения столицы гипотетического Евразийского союза в Астане. Это, по его словам, позволит России избежать подозрений в имперских амбициях.
И все же главную причину грядущей «встряски» многие политологи видят в стремлении Назарбаева укрепить нынешнюю властную структуру, которая, в общем-то, довольно неустойчива, поскольку держится исключительно на личности действующего президента. Укрепить, расчистив таким образом поле для своего зятя Тимура Кулибаева, которого все чаще называют в качестве вероятного преемника Нурсултана Абишевича.
Приближенным к Тимуру Кулибаеву считается и лидер «Ак жол» Перуашев, и, похоже, именно эта партия должна сыграть роль дополнительной политической «подпорки» и своеобразного политического плацдарма, с которого будущий преемник должен начать восхождение к вершинам власти. Сам Кулибаев, в данный момент возглавляющий фонд «Самрук Казына» (в сфере его компетенции около 53 процентов ВВП Казахстана), пока никак не обозначил свои планы. Он старается понравиться многим, в том числе и своим умеренным скептицизмом в отношении существующей авторитарной системы. Как подчеркивает политолог Сатпаев, «он часть этой системы, но даже оппозиционеры сходятся во мнении, что это довольно продвинутый, либерально ориентированный политик».
Однако было бы преждевременно считать, что кандидатура окончательно определена и согласована внутри групп влияния в ближайшем окружении Назарбаева. Поэтому, как считает российский эксперт Алексей Власов, многие элитные группы заинтересованы в том, чтобы максимально продлить период пребывания Назарбаева у власти. Таким образом, все попытаются «заморозить» до финального личного решения самого Назарбаева, по крайней мере, на срок, в который он сам будет способен исполнять властные функции. Соответствующие «законодательные механизмы» для этого уже созданы: одобрены поправки в конституцию, позволяющие продлить полномочия Назарбаева до 2020 года. Кроме того, принят закон, призванный обеспечить процесс передачи власти и наделивший Назарбаева статусом «Елбасы» - «Лидера нации» с пожизненным правом голоса для принятия принципиальных решений даже в случае сложения им полномочий главы государства.
Другой вопрос, что реальность в любой момент может поломать любые самым тщательным образом выстроенные схемы. Тем более, что все они опираются, главным образом, на личный статус Назарбаева. Не исключено, что «азербайджанская», то есть «династическая» схема преемственности власти будет, в конечном итоге, отвергнута казахской элитой или значительной ее частью.
Уровень консолидированности правящих кругов Казахстана совсем не такой, как, например, в 90-е годы. Первая видимая «трещина» в правящей элите пролегла в 2001 году в результате «выходки» ныне бывшего зятя Назарбаева Рахата Алиева. Тогда к нему присоединились и некоторые другие представители элиты, соперничающие за влияние с прочими кланами. С тех пор конфликтный потенциал внутри казахстанской элиты еще больше вырос.
Политические риски, способные спровоцировать новые столкновения между элитными группами, вызваны целым рядом причин. Среди них - отсутствие прочного баланса между элитными группами; сокращение возможностей для реализации экономических интересов; процесс смены поколений, когда «молодые» требуют большей свободы для своих действий. Муссирование слухов о досрочной передаче президентской власти, обсуждение списка возможных преемников, а также состояние постоянного напряжения из-за слишком частых кадровых изменений лишь усиливают внутриэлитную напряженность. Наконец, определенную роль играет и простая усталость от слишком долгого пребывания у власти лишь одной властной группы.
К тому же основные денежные потоки уже давно поделены. И теперь ничего не остается, кроме как грызться друг с другом, чтобы добиться передела. По сути, так и произошло с группой Рахата Алиева, которую лишили всяческого влияния в стране и поделили ее богатства. К этому можно добавить грызню между силовиками. В Казахстане схлестнулись КНБ с МВД, бурно растут амбиции налоговиков, финансовых служб, таможенников.
Тем не менее, Старший жуз, как полагают некоторые эксперты, намерен, несмотря ни на что, еще больше укрепить свое влияние. Причем «южане» хотят видеть в качестве руководителя страны фигуру как можно «знатнее», и таким образом для них не слишком приемлемой является выходец из не очень «знатной» семьи Назарбаевых. В число политических деятелей, которых также прочат в потенциальные преемники главы государства, входят аким (мэр) Астаны Имангали Тасмагамбетов, аким Алма-Аты Ахметжан Есимов, министр экономразвития Кайрат Келимбетов и председатель КНБ Нуртай Абыкаев.
Печальный пример Рахата Алиева рассматривается рядом аналитиков как свидетельство того, что Назарбаеву вряд ли удастся оставить после себя «династию». Назарбаев якобы не хотел полностью «уничтожать» своего проштрафившегося родственника. Но это сделали представители кланов, которые уже тогда стали устранять возможных конкурентов на престол. Они же задвинули на задний план его дочь, которая могла бы заменить своего отца. Подобная логика позволяет предположить, что «династического» преемника Назарбаева просто «сожрут», как только «Елбасы» отойдет от власти. При этом все до последнего момента будут распинаться в преданности «правящему семейству».
Угроза «западного сепаратизма»
В любом случае монополия южных кланов на власть все больше раздражает остальные жузы. По мнению некоторых специалистов, Средний жуз, лишившийся былого доминирования в годы СССР, наверняка попытается взять реванш. Положение усложняется еще и тем, что Казахстан занимает гигантскую территорию, но у него нет мощного интегрирующего центра. Претензии на эту роль Старшего жуза и, соответственно, Южного Казахстана весьма сомнительны. Там развито, в основном, традиционное скотоводство, чего не скажешь о промышленности. Средний жуз занимает территорию Северного, Центрального и Восточного Казахстана, при этом Центральный Казахстан представляет собой малонаселенную степь, точнее полупустыню. В Северном же и Восточном Казахстане сосредоточены наиболее крупные промышленные предприятия, здесь в городах преобладает русскоязычное население. Астана - сугубо административный центр, и пока на роль интегрирующего ядра явно не тянет.
А вот угрозы центральной власти и даже государственному единству Казахстана исходят от «западного» или Младшего жуза, на территории которого располагаются основные нефтегазовые месторождения. То есть, опять же это тот самый регион, где бурно развивается мощное забастовочное движение. Именно представители Западного Казахстана крайне недовольны распределением вырученных от продажи нефти и газа денег. Они неизбежно поднимут вопрос о придании этой процедуре более справедливого, с их точки зрения, характера. В свою очередь, с такой постановкой вопроса в корне не согласны остальные жузы. Назарбаев пытался приглушить недовольство выделением региону дополнительных средств. Сейчас говорят о том, что в результате новых парламентских выборов будет увеличено представительство западных регионов в мажилисе. Обещают также сделать областных акимов выборными и оставлять больше налогов в регионе. Но все равно проблема в комплексе не решена.
В официальных казахстанских СМИ об этом не принято говорить, но в неофициальном порядке очень многие обсуждают нарастающие в Западном Казахстане сепаратистские настроения. Среди западноказахстанцев, в том числе и среди бастующих, распространены утверждения в духе: «Мы кормим Алма-Ату и Астану, но при этом живем, как нищие». И действительно, «нефтедоллары», получаемые в регионе, поступая в республиканский бюджет, практически не вызывают улучшения условий жизни в этих областях. По признанию экспертов, Атырау – «нефтяная столица» Казахстана - один из самых запущенных городов республики с разбитыми дорогами, неисправным водопроводом, допотопной системой телекоммуникаций и электроснабжения. И это при том, что именно Атырауская, Мангистауская, Западно-Казахстанская, Актюбинская области являются, по оценке специалистов, наиболее самодостаточными. В то время как, скажем, Южно-Казахстанская область не имеет шансов на самостоятельное выживание.
По сути, на территории Младшего жуза с новой силой бродят типичные для 1990-х годов идеи создания независимого от Казахстана государства. Тогда тоже была весьма популярна идея о том, что Западный Казахстан должен распоряжаться «своей» нефтью без диктата центра, что сделает регион «таким же, как Эмираты».
Муссируется и то обстоятельство, что большинство казахского населения здесь относится к роду адай – одному из ключевых в структуре Младшего жуза. При этом распространено убеждение, что господствующие позиции в местной экономике принадлежат «южанам». Так, например, некоторые бастующие неоднократно внушали журналистам, что все руководящие должности на их предприятиях заняты выходцами из Старшего жуза, которые ведут себя как «дворяне», а к рабочим-адайцам относятся как к «холопам».
«Адайскую» тему усиленно обыгрывает в своих интервью небезызвестный предводитель Союза мусульман Казахстана Мурат Телибеков: «Западный Казахстан имеет свою, ярко выраженную специфику. Население региона представлено адайцами. Издревле этот род отличался воинственностью и неприятием любых форм тирании. Люди прекрасно понимают, что сидят на «золоте», но влачат жалкое существование. Такая чудовищная несправедливость толкает людей на крайности. Это вполне оправданный бунт. Если положение не улучшится, то Западный Казахстан может стать не только очагом больших социальных потрясений, но и превратиться в самостоятельное государство». В этой связи иногда вспоминают о том, что однажды (9 октября 1731 года) Младший жуз во главе со своим тогдашним лидером Абул Хаиром уже становился «инициатором раскола казахского государственного единства», добровольно признав над собой власть российской короны.
В числе «крайностей», на которые толкает жителей Западного Казахстана политика властей, Телибеков упоминает то обстоятельство, что «в последнее время на западе Казахстана становится все больше салафитов». И действительно, серия недавних терактов, приписываемых «Солдатам Халифата», имела место именно в западных регионах. Впрочем, среди политологов есть сторонники конспирологических схем, согласно которым как сепаратистские, так и исламистские настроения подпитываются представителями региональной элиты («организаторами хищений «черного золота», текущего по казахстанским нефтепроводам»). Например, российский эксперт Александр Князев выделяет две общих черты всех терактов: «попытка придать» терактам исламистский характер, «что еще не обязательно означает, что это так и есть», и география - Запад Казахстана, «ресурсные регионы, чья жизнедеятельность прямо влияет на социально-экономическую ситуацию в целом». Князев предполагает наличие некого «центра управления этими явлениями», который находится либо за пределами Казахстана, либо контролируется «какой-то частью региональных элит внутри страны».
В пользу подобных версий свидетельствует, например, интервью телеканалу «К-плюс» бывшего работника «Озенмунайгаза» Оразбая Турсынбаева, который заявил: «Вот наш аким Жанаозена как только началась забастовка, назвал Соколову «кафир». Разве это не разжигание розни? А наш директор Ешманов как-то в разговоре тоже всех поделил: это земля адайцев, а это земля тех-то, сказал он. Так он нас разделил на роды и жузы, какие еще доказательства разжигания розни нужны?» Есть также сведения, что к бастующим «Озенмунайгаза» присоединялись «бородатые мужчины в укороченных штанах».
Никаких гарантий
Тем не менее, угрозу регионального сепаратизма и религиозного экстремизма в Казахстане не следует преувеличивать. В краткосрочной перспективе они опасности нынешнему режиму не представляют. Однако, к сожалению, правящая элита сама создает условия, когда оба этих фактора могут резко актуализироваться или их актуализируют. Она будто не замечает того «штормового предупреждения», которое раздается в «оазисе стабильности» все громче и громче.
В последние годы с политической сцены устранялись не только любые более-менее заметные политики, но и целые институты: парламент, прокуратура, суды, оппозиция, политические партии, профсоюзы. Огромная концентрация власти в руках «Елбасы» и устранение всех потенциальных конкурентов ведут к политическому вакууму. Более того, это делает власть еще более уязвимой. Политика не терпит пустоты, вакуум должен быть заполнен. В результате отчетливо проступает тенденция появления региональных лидеров, которые спонтанно «вылупляются» на местах и при этом неизвестны на общенациональном уровне. В переходный период передачи власти они способны сыграть роль своего рода «серной кислоты», разъедающей некогда единый государственный организм. Вероятность именно такого хода событий увеличивается тем обстоятельством, что при «султанистском» режиме самым слабым звеном является именно передача власти. Любая система личного правления, когда все подчинено одному человеку, - очень плохая среда для взращивания преемника.
Похоже, Назарбаев начал реализацию «азербайджанского сценария», то есть готовить себе преемника «династического». Однако совсем не факт, что элита воспримет его как легитимного наследника. А при тех авторитарных режимах, где не появилось легитимного преемника, психология правящих элит зачастую сводится к принципу «После нас хоть потоп!» К тому же нет уверенности, что отдающий власть в нужный момент сохранит в своих руках какие-то рычаги влияния с тем, чтобы спасти своего преемника от политической катастрофы.
Вряд ли в качестве некой гарантии реализации нужного Назарбаеву сценария можно рассматривать и так называемую «евразийскую интеграцию». Об искусственности и утопичности самой идеи сказано и написано уже достаточно, в том числе и автором этих строк. Можно лишь отметить, что политическая элита Казахстана, в полной мере вкусившая все прелести независимости и суверенитета, даже часть своей власти никому не отдаст и ни на какую интеграцию в желательном для Кремля ракурсе не пойдет. Да и у заметной части населения Казахстана идея Евразийского союза особых симпатий не вызывает.
Михаил Калишевский
Международное информационное агентство «Фергана»
